***

Круг шестой

Ар-ка пришла ко мне накануне дня рождения Клифа. На ней были черные одежды, на голове — черный платок, и моя мать перепугалась, увидев ее в таком наряде.

— Инфи великий, Ар-ка, милая моя, что случилось, кто-то умер?

Ар-ка переступила порог и хлопнула дверью так, что задрожали стекла. Глаза ее были красны от слез и метали молнии. Мне захотелось забиться в угол, закрыть глаза и не видеть ее опухшего от рыданий лица, заткнуть уши и не слышать ее звенящего от боли голоса.

— Умер? Скорее, умерла! — выкрикнула она.

Подойдя ко мне — я сидела на стуле за шитьем, латала перчатки — она с грохотом опустилась на стул напротив, пододвинула его к столу и, подперев голову руками, вперила в меня взгляд.

— Что случилось? — спросила моя мама. — Ар-ка, почему ты себя так ведешь?

Я подняла голову и посмотрела на свою подругу. Причина у такого поведения была только одна, и я ее точно знала.

Вчера я и Терн снова встретились в том охотничьем домике. Он сказал, что слухи о моей матери — неправда, и что он не может держаться от меня на расстоянии, зная, что мы оба можем умереть вот уже через дюжину дней. Со времени нашего первого свидания прошел почти целый малый лунокруг — двадцать шесть дней, каждый из которых терзал мне сердце и ломал душу. Я держала слово, данное матери, Терн держал слово, данное его отцом отцу Ар-ки. С тех пор мы виделись всего однажды — через два дня, когда я вызвалась быть добровольцем, Терн нагнал меня у озера и сказал, что гордится мной. Он поцеловал меня так, что земля ушла из-под ног, но я все-таки нашла в себе силы его отстранить и попросить…

Нет, не извинений. Милосердия.

— Нам лучше вообще не видеться, Терн, чем видеться так. Это нечестно по отношению к Ар-ке.

— Я знаю, — сказал он, снова прижимая меня к себе и пытаясь поцеловать, но я отстранилась и не позволила, и поцелуй пришелся куда-то в щеку. — Я все знаю.

— Я не смогу изображать хладнокровие, если ты будешь меня целовать. Я не смогу смотреть на Ар-ку в день свадьбы и не думать о том, что на ее месте хотела бы быть я, я не…

— Я знаю, — снова сказал он. И вдруг решительно: — Я поговорю с матерью.

— Нет! — я схватила его за руку, словно он уже готов был вот-вот вырваться и побежать. — Прошу тебя! Прошу тебя, Терн, я не смогу, я не сумею!

И он сдался.

Я ушла навстречу ветру, и с тех пор виделась с ним мельком, обмениваясь при встрече дружескими приветствиями, но даже разговора старалась не заводить, ибо понимала — будет только хуже.

Мать заметила, что я стала меньше есть и меньше спать. По вечерам, когда девушки, закончив работу, забредали в бар обменяться сплетнями и пропустить по кружке пива вместе с местным парнями, я возвращалась домой, садилась у окна и смотрела на закат.

Откуда-то оттуда должны были прийти джорнаки. Я представляла себе людскую волну, катящуюся по равнине, слышала в мыслях их шипящий говор, грубый смех, кашель, чувствовала, как щекочет ноздри запах давно немытых тел и старой крови. Я пыталась думать о них, чтобы бородатые лица заслонили то и дело встающее передо мной лицо Терна и его губы, произносящие слова любви.

«Я обнимал ее, я провожал ее до дома, и я женюсь на ней. Но ты должна знать, что все это время я думал только о тебе».

И я тоже думала о нем. Сердце мое умирало день за днем, отсчитывая время до их свадьбы. Я не верила себе, не верила, что смогу жить дальше, что смогу каждый день улыбаться и смотреть в глаза подруге, которую предала, улыбаться ее мужу, которого люблю.

Я призналась себе, что любила Терна. У меня не было выбора. Я закрыла глаза и сказала себе, что придется жить с этой любовью до самого конца. Не веря, не надеясь.

А потом он снова передал мне письмо через маленького Фелика.

«Одн-на, я узнал правду. Давай встретимся сегодня, там же. Т.»

Эта встреча стала началом конца.

Терн встретил меня у сторожки. Глаза его были черны, волосы растрепаны, на лице написана тревога. Он быстро подал мне руку и завел в сторожку, где ровными рядами лежали уже тридцать шашек.

— Твоя мать и муж Ли-ры не встречаются, — сказал он. — Лам-ке пускает сплетни, как обычно, но с завтрашнего дня уже не будет.

— Откуда ты знаешь?

Он помолчал.

— Твоя мать встречается с другим мужчиной, с Ли-белой.

— С Ли-белой? — удивилась я. — Но он же…

— Да, он младше нее и у него дети — твои ровесники, но он хотя бы не женат, — сказал Терн, и я вспыхнула от тона его слов. — Завтра я скажу Ар-ке, что не женюсь на ней.

— Что? Почему? — я задохнулась от нахлынувших чувств. — Терн, мы же решили…

— Ты можешь умереть, — сказал он, и я замолчала. — Ты можешь умереть, и я никогда не буду иметь возможности коснуться твоего лица, твоих губ, обнять тебя.

Я закрыла лицо руками и отошла к стене. Ар-ка тоже может умереть. Стать женой Терна и умереть, оставив его вдовцом…

В следующую секунду я готова была провалиться сквозь землю от стыда за собственные мысли, но они уже вошли в мое сердце, вонзились в него острым кинжалом и заставили его кровоточить.

— Я тоже могу погибнуть, — сказал он. — Но я рожден не здесь, и я просто перейду, а вот ты…

Я отняла руки от лица и посмотрела на него. Я впервые слышала от Терна что-то в этом роде. Я думала, что все жители моей деревни — истиннорожденные, кроме Паны, которая пришла из какого-то другого мира, но чтобы Терн оказался чужаком?

— Откуда ты?

— Мать родила меня в мире 16-14-ОЗ… — И он назвал еще целую кучу цифр. Я даже примерно не представляла себе, где это. Даже название звезды прозвучало для меня незнакомо, а ведь Ли-ра поведала мне тайны многих звезд. — Пана — моя мать в еще одном мире, но по-настоящему родила меня женщина, которую я увижу только после своей смерти. Тот мир находится на другой оси времени. Если я уйду сегодня и вернусь завтра, здесь пройдет сотня звездокругов.

— Поэтому ты и не перейдешь, когда придут джорнаки, — сказала я.

Он кивнул.

— Поэтому. И еще из-за тебя. — Терн приблизился и взял мои руки в свои. — Я люблю тебя. Я живу только рядом с тобой. Я не могу без тебя. Я так долго ходил по мирам, чтобы не думать о тебе. Но если ты умрешь, я здесь не останусь. Я перейду, и мне плевать, что станет с Аркой и остальными.

— А если нет, — сказала я.

— Идем со мной.

Мы вышли в прохладную ночную тьму, держась за руки. Видеть нас был некому, да и кто будет вглядываться в это время в лесную глушь? Спустившись по крутому склону к той части озера, которая должна была стать местом гибели для армии джорнаков, мы ступили на ледяную гладь и остановились. Веревок не было видно — их укрыли снегом. Тонкие серебристые нити не должны были вытащить заряд из проруби, им достаточно было просто порваться. Подвешенный заряд ударялся об лед и происходил взрыв. Ребята уже опробовали взрывчатку в той части озера, к которой невозможно было подступить с берега. Выбурив скважину и подвесив шашку, он забрались на обрыв и дернули за веревку. От взрыва в небо поднялся столб дыма. Во льду появилась дыра, в которую тут же потекла вода. Осколком одному из храбрецов едва не выбило глаз.