Впечатления. Воспоминания.

Томск. О, толпа студенток, захлестнувшая нас! С тех пор некоторые из нас развелись, некоторые развелись и женились, некоторые развелись, женились и развелись, а некоторые ничего подобного не сделали. Так, что не будем об этом городе. Сладкий сон. И трава мягкая.

Красноярск. В этом городе жил классик Михаил Успенский. Я ехал в поезде и в пятый раз перечитывал «Кого за смертью посылать», а там, в конце, надпись «Красноярск, 1998 год». Я глянул в расписание. Да мы ж там будем завтра. Я написал смс друзьям в Калифорнию, и к вечеру у меня был адрес и телефон мастера. Позвонил. Был приглашен в гости. Пару часов поговорили, раздавили пол-нольсемь «Мартеля», и красавица-жена мастера Нелли говорит: «Успенский, а с этим парнем я тебя отпущу!» Это была пара. Это была Любовь. То, как они любят друг друга, затмило для меня даже Мишино творчество. А Успенский, все-таки, великий писатель. Я вам говорю. Откройте любую его книгу, и вы не сможете остановиться (это я пишу для тех счастливчиков, которым еще предстоит прочитать). Повез я Михаила на наш концерт, очень волновался. Он все время простоял за кулисами, ногой притопывал. Я подхожу после: «Ну, как?» говорю. А он мне: «А мне даже понравилось. Я так понял, мы одним делом занимаемся. Я пока стоял и слушал, даже полторы главы книги новой придумал».

«Полторы книги новой главы, – подумал я, – жизнь прожита не зря».

Не хочу лезть в друзья к великим, но, по-моему, мы подружились. Кстати, позже Михаил познакомил меня со своим соавтором – писателем Андреем Лазарчуком и его замечательной женой Ириной Андронати. В моем личном рейтинге современных поэтов Ирина входит в первую четверку.

Улан-Удэ. Концерты вспоминать сложно, потому как местные организаторы реально «п***расы». Последний раз даже пришлось отменить концерт. Я расстроился, сидел в гостинице, и ко мне в номер набились фанаты. Я, в конце концов, уснул и все ушли. И ничего не сперли. О как! А проснулся я от взрыва. Дело в том, что по дороге в гостиницу я купил вареной колбасы, хлеба и кока-колы в банках. Холодильника в номере не было, и я повесил кулек за окно. А ночью кола от холода взорвалась. И я остаток ночи провел с разбитым окном, потому что администрация мне не поверила и другой номер мне не дали. А ведь это была правда.

Чита. Шикарный город со своей историей, но ведь вас интересуют мои веселые истории? Вот, пожалуйста.

Есть у меня правило. На гастролях всегда нужно иметь в рюкзаке два литра воды без газа, несколько пачек ржаных сухариков и бутылку водки. С таким набором можно протянуть, где угодно. Хоть в дороге. Хоть в гостинице, если боишься травануться в местной едальне. После концерта в Чите к этому набору добавилась трехлитровая банка свежайшей красной икры слабой соли.

Перед концертом в Чите у нас было три установки:

1. Начинаем вовремя.

2. Играем строго час сорок, включая бис.

3. После концерта мгновенно рвем когти на вокзал, а то просидим в городе еще сутки или двое.

Значит, заехать пожрать или затариться в лабазе не успеваем. Жизнь нелегка.

Отыграли хорошо, похватали гитары и, не переодеваясь, во всем мокром прыгнули в автобус. Извините, друзья, иногда просто нет возможности давать автографы после концерта. Бегом-бегом влетаем в поезд и падаем в купе. Я сразу снимаю концертную одежду, надеваю треники и льняную рубашку. Достаю сухие носки и тапки. Кладу на стол несколько книжек. Выставляю трехлитровую банку икры. Литровую бутылку водки. Столовую ложку. Сижу, медитирую. Ехать больше суток, почти двое. Мне ничего больше не надо. Не люблю я вагоны-рестораны: травануться там, как два байта переслать. Забыл добавить, что под койкой у меня несколько бутылок воды и дополнительный литр водки. Мало ли что.

Итак, я расслаблен, спокоен и самодостаточен. Но мои попутчики-снобы с презрением смотрят на меня и надувают губки. Особенно Маха и Лось. Даже Горшок говорит: «Нет, знаешь, Шура, я в вагон ресторан схожу, извини».

А что извини? Они ведь не имеют моего знания. И поэтому не имеют моего спокойствия и расслабленности. И поэтому переодеваются в «приличное», чтоб «нормально» пойти поесть в вагон-ресторан. А я-то на входе спросил у проводницы, где вагон ресторан. И она сказала, что нигде. Ехать почти двое суток, и пожрать негде. Сначала вернулся Паша и подсел: «Шура, а можно твою икру попробовать». Потом подвалили закадычные друзья Горшок и Князь. И потребовали компенсировать моральные страдания икрой и водкой. А потом подтянулись и остальные. И каждый придумывал историю в оправдание того, что он будет жрать водку и закусывать икрой. Ложкой из банки. Дольше всех держалась Маха. Кстати, в течение полутора суток мы всей толпой ели, но так и не сожрали три кило икры. Не смогли без хлеба.

Глава называется «Бойцовский клуб». Рассказываю. Ехали мы в поезде. Неделю или две мы уже катались. Делать было абсолютно нечего. Все книжки давно перечитали и обсудили. Музыка в плеере уже из ушей льется. Я даже купил маленькие колонки для айпода, чтобы слушать всем вместе, но за сутки любой диджей сдуется. Остается только пить. А это надоедает таким въедливым личностям, как мы с Горшком. И мы решили, что от алкоголя тупеешь, и хоть тебе и весело, это не ты. А просто нечто, что ты сначала будишь в себе, а потом пытаешься побороть.

У меня оставалась всего одна бутылка, и мы решили допить ее осознанно. Джентльмены разлили по 20 капель, джентльмены внимательно посмотрели в окно, друг на друга, джентльмены выпили. Все не то. Решили допить, чтоб зла не оставлять. Зла вроде не осталось. Но и добра не прибавилось. А ехать еще долго. И тут мы остановились в Тайшете. Что это за город, знал один Яха, никто, кроме него, Солженицына не читал.

А я, поглощенный идеями освобождения через саморазрушение, купил у какого-то бомжа бутылку водки, отдающей ацетоном, и придумал «Бойцовский клуб».

Правила следующие:

1. Не пей.

2. Не можешь не пить – пей.

3. Пьешь – пей со всеми.

4. Выпил – ударь со всей силы кулаком в грудак соседу слева.

5. Выпил сосед справа – получи удар в грудак.

Иными словами, за каждую рюмку кто-то получает удар в грудь.

После первого круга почти все слились. Остались я, Горшок и техник Мартынов. Я бил технику, он Горшку, Горшок мне. И мы втроем доиграли эту бутылку. Рентген не делали, конечно, но дышал я с трудом. Горшок сказал, что Мартыныч ему ребра сломал. А ведь Горшку еще петь надо было! Следующие концерта три он пел вдумчиво.

Через день я зашел к Горшку в номер, и мы вернулись к обсуждению. И решили, что это мы сами создаем злющие сущности (бесов) из души нашей, из страхов и обид. А потом в страхе пытаемся с ними бороться, кто чем, кто молитвой, кто крестом. И, борясь по сути с собой, причиняем себе же боль. И даже если ты добровольно надел вериги во искупление, это все равно твоя боль. А она опять рождает новые сущности (демонов), которые еще больше неподконтрольны. Больше мы в Бойцовский клуб не играли. На хрен такие идеи.