Я понимала, к чему это ёрничанье. На такую обнаженку трудно решиться. Легче исповедаться незнакомому человеку, которому на тебя наплевать. Выслушает и забудет — вместе с тобой. Либо специалисту, у которого заинтересованность и эмпатия настроены на экономный медицинский режим, без этого нельзя. Но близкому… так тяжело. Захочет ли он после этого быть со мной? И… захочу ли я?

Подумалось вдруг, что избавила Стаса от подобной дилеммы: смириться с неприглядными фактами из прошлого любимого человека — или расстаться.

Стоп, Тамара. Нет в истории Артема ничего такого неприглядного, что заставило бы тебя с воплями убежать. Он в ней — жертва. Голые факты тебе известны. Чувства — в худшем случае они могут быть проявлением его слабости. Но слабость сильного человека и безвольной размазни — совершенно разные вещи. Такая — вряд ли сможет меня испугать. Иногда в слабости тоже может скрываться сила.

Артем подошел к панорамному окну, и закатное солнце бросило на него зловещий багрянец, словно обвело широкой кистью.

— Я сказал, что был в нее влюблен, — начал он, словно вырубая каждое слово резцом из камня. Малиновое сияние слепило глаза, и я видела лишь его темный силуэт. — Но на самом деле все было сложнее. Она была для меня… — запнувшись, Артем пощелкал пальцами. — Прекрасной Дамой. «Каждый вечер в час назначенный…» — и все такое. Ты вряд ли можешь представить, каким я был романтичным мальчиком. Сейчас вспомнить смешно. Стихи, песни под гитару, рыцарские романы. Полная луна, сирень, соловьи. Что не мешало мне быть наглой мажористой сволочью. Такое вот несовпадение формы и содержания. Короче, я ее, прости за пафос, боготворил. Она была скромная, тихая, ни с кем не встречалась. Пару раз пробовал пригласить куда-то — сначала просто отказалась, потом ясно дала понять, что мы из двух параллельных вселенных. И, знаешь, где-то это меня даже устраивало. Я — как нормальный подросток — жутко ее хотел. И так же жутко этого боялся. Ну как же, она же Прекрасная Дама! Даже за обычными мальчиковыми шалостями представлял вовсе не ее, а красоток из порножурналов. И вдруг на выпускном она пригласила меня на белый танец. Когда я уже мысленно с ней попрощался.

— Черт, это было… — Артем отвернулся к окну. — Наверно, как любой первый раз. Бестолково, неловко. Но необыкновенно. Я без конца повторял, что люблю ее. И она отвечала, что тоже меня любит.

Я невольно вспомнила свой первый раз. Да, бестолково и нелепо. Но — волшебно. Квинтэссенция счастья, несмотря ни на что. А еще внутри стало… как в пустой квартире, откуда съехали жильцы. Эта его фраза — «ни хрена не бывшая»… Ее можно было истолковать двояко. Неужели чувства к «Прекрасной Даме» были такими сильными, что так и не прошли, даже спустя столько лет и после ее подлости? Увидел — и всколыхнуло?

— Возвращался домой под утро, — продолжал Артем. — Казалось, еще шаг — и взлечу. Завалился спать. А когда проснулся, услышал в гостиной голоса. Отец вытащил меня за шкирку, как щенка. Как я потом узнал, Ленкина мать была в курсе всего, но играла очень убедительно. Такой праведный гнев. Ваш сын изнасиловал мою дочь. Но мы можем уладить все миром. Или идем в милицию. Меня, разумеется, никто не слушал. Я смотрел на Ленку. Мало ли. Вдруг ее мать как-то узнала и заставила. Ну хоть какой-то знак подай. Нет. Ничего.

Они оперативно договорились, мать принесла деньги. Мне б еще тогда задуматься: если родители поверили, не слишком ли легкомысленно обошлись с шантажистами? Будь изнасилование настоящим, что помешало бы деньги взять и тут же подать заявление? Но я был в таком шоке, что ни о чем не думал. Отец сказал: девчонка сучка, но и ты осел, раз суешь хрен куда попало, не думая о последствиях. А раз так, рано тебе своей головой жить, будешь делать что говорят. И скажи спасибо, что отмазали. Учти, все еще можно назад отыграть. И тут я тоже не просек провала логики. Если мне рано быть самостоятельным, то как же они отправляют меня из-под своего присмотра в другой город? И как можно все вернуть обратно? Но это я уже позже сообразил, а тогда…

В Москве меня на какой-то момент отпустило. На короткое время. Когда удалось вместо экономики, от которой с души воротило, пролезть на журналистику. Даже такое крамольное закралось: а может, и ничего, к лучшему? Ведь в итоге получил больше, чем хотел: уехал от родителей и все равно добился своего в плане будущей профессии. Но это прошло быстро. Отошел наркоз, заболело снова, еще сильнее.

Сначала еще пытался убедить себя, что Ленка не могла так поступить со мной сама. Наверняка ее заставили. Но если б это было так — почему не сказала? Могла ведь найти возможность. Ответ напрашивался простой. Потому что это было не так. И вот тогда включилось бешенство. Насколько сильно я ее любил, настолько сильно стал ненавидеть. И больше всего убивало даже не то, что она сделала. То, что говорила, будто любит. Зачем? Именно это казалось самым подлым, а не подстава.

Весь тот год я прожил именно на этом бешенстве. Учился, как проклятый. А в свободное время таскалась по клубам, кабакам, тусовкам. Трахал все, что шевелится. «Все бабы — суки и б…и» — это прошилось в подкорку. Мстил всем? Пожалуй, нет, такого чувства не было. Но женщины тогда были для меня расходным материалом. Как бумажный носовой платок.

— На бешенстве долго жить нельзя, — вздохнула я. — Пять стадий горя — это не только психология, но и чистая химия. Баланс гормонов. Кортизол и адреналин истощаются со временем.

— Ты права, — Артем сел на пол, прислонившись спиной к кухонному шкафу. — Я прошел через отрицание и завис на гневе. Будь у меня больше времени, через торг и депрессию вышел бы на принятие. Но не получилось. Потому что наложилось другое. Приехал домой на летние каникулы. И на третий день встретил ее во дворе. Мы в соседних домах жили. Это было… нет, даже не ярость. Что-то ледяное. Затащил в парадную, прижал к стене. Наверно, что-то такое очень страшное из меня перло, но она тут же раскололась. Сказала, что мать ее уговорила. Я как-то машинально уточнил: чья мать, твоя? Нет, ответила она, твоя, а моя просто согласилась подыграть.

Уж не знаю, откуда моя мать знала, что я влюблен в Ленку. Впрочем, в классе это все знали. Откуда-то прилетело. Неважно. Часть денег заплатила вперед, остальное — потом, у нас.

— О господи… — все это звучало так абсурдно, что не укладывалось в голове.

Хуже сук, потому что те не продают своих щенков. Нет, это не психиатрия, а альтернативная вселенная со своей моралью, согласно которой все можно купить и продать. Одинаково — что у богатой, что у бедной. И ведь обе искренне были уверены, будто поступают так ради блага детей. Девочка продала свою девственность — но получила хорошие деньги для старта. Мальчик вынужден был прогнуться под требования родителей — но тоже ради будущего успеха. Вот только что-то, как говорится, пошло не так.

— Знаешь, Том, — Артем уткнулся лбом в поднятые колени, — это был единственный раз в жизни, когда я ударил женщину. Отвесил хорошую оплеуху. И мне ни капли за это не стыдно. Ни тогда, ни сейчас. Поверил сразу. Ей не было смысла что-то выдумывать. Но в голове не укладывалось. Ладно, она меня продала за деньги. Но мать?! Как она могла со мной так поступить?