Все как раз были дома. Не стал ходить кругами, задал вопрос в лоб. Думаешь, они смутились или еще что-нибудь в этом роде? Ни черта! Только досада, что «эта паскуда проболталась». Мы же для тебя старались, дрянь неблагодарная, а ты тут претензии выкатываешь. Отец с матерью говорили в один голос, перебивали друг друга, махали руками. Светка молчала, ни слова не сказала. Леха родителей поддержал: а что еще оставалось делать, если ты никого не слушал, хотел все по-своему. Они лучше знают, что нам надо.

— Бред какой-то! — простонала я.

— Ты их видела, Тамара. Похоже, что это бред?

Он запрокинул голову, закрыл глаза. Помолчал немного.

— Я вышел, бахнул дверью. Поднялся на десятый этаж. Чердак был закрыт на замок, сбил ногой. Вылез на крышу… Оно, конечно, «Аркадий, друг, не говори красиво», но мысли тогда были именно такие, я хорошо запомнил. Ленка меня сломала об колено, но я знал, что со временем из этого выкарабкаюсь. Пусть даже любви в моей жизни больше никогда не будет. Не нужна она. Не будет любви — не будет боли. Хватит и секса. Все перегорит, буду жить дальше. И вдруг рухнуло все. Весь мой мир. Когда предает тот, кого любишь, — это тяжело. Но не конец света. Можно стиснуть зубы, перетерпеть. Когда предают самые близкие, родные, все теряет смысл. Уж ты-то, Тома, знаешь, что это такое. Смотрел вниз и думал, что больше нет того, ради чего стоит жить. Верить никому нельзя. Надеяться не на что. Любви нет. Даже элементарной порядочности — тоже нет. Сплошная подлость и продажность. И лучше будет на всем этом поставить точку.

Я села рядом, лицом в его плечо, чтобы он не видел, как по щекам текут слезы. Артем обнял меня, провел рукой по волосам.

— Там было ограждение, где-то по колено. Перелез через него, подошел к самому краю. Представил, как все будет. Осталось только решиться и сделать шаг. И тут кто-то схватил за шкирятник, вытащил с крыши на лестницу, обложил матом. Не знаю, кто это был. Здоровенный мужик. Может, дворник или монтер. Или ангел-хранитель. «Не тебе решать, козел, когда жить, а когда умирать». Так он сказал. Выволок вниз, привел к себе, налил водки. Ни о чем не спрашивал, ни о чем больше не говорил. Я пообещал, что ничего подобного не повторю, ушел. Всю ночь ходил по городу. Утром вернулся в свой двор, спрятался за гаражами. Дождался, когда выйдет Светка. Она сказала, что на моей стороне и не выдаст. Принесла паспорт, военный билет, немного денег.

Короче, я прочувствовал на себе, каково быть бомжом. Сначала кочевал по знакомым, по случайным впискам, подрабатывал где придется. Устроился чистить мусоропроводы, дали служебную комнату. Дешевое бухло, трава, случайные бабы. Хоть чем-то забить пустоту. Со Светкой поддерживал связь. Когда узнал от нее, что родители подали в розыск, написал матери, чтобы не искали, не вернусь. Ждал осеннего призыва.

— Хотел пойти в армию?

— Да. Крепко во мне засела фраза того мужика с крыши. Не тебе решать, когда жить, а когда умирать. Не мне? Ну окей. Пусть решает тот, кто на это уполномочен. Потому что смысла жить по-прежнему не видел. Тогда вовсю шла вторая Чечня. Так было проще. Как только начался призыв, пошел в военкомат. Новороссийск, учебка, морская пехота. На войну ездили ходками, в сводных отрядах. Лез везде. Можно сказать, играл со смертью в поддавки. Не брала.

Как-то попросили в местную военную газету заметку написать. Знали ведь, где учился. Ну и понеслось. После дембеля предлагали остаться штатным журналистом, но я предпочел стрингером. Причем не газетчиком, а телевизионщиком. Чтобы ни от кого не зависеть и все делать самому. И текст, и фото, и видео. У меня хорошо получалось, без лишней скромности. Чечню всю вдоль и поперек объехал, в такие места совался, откуда ни один черт живым не вылез бы. Не брало. Как заговорили. И вдруг я нашел в этом смысл. В игре со смертью. Азарт. Ну, посмотрим, чья возьмет. Убьют — значит, так и надо. Нет — значит, сниму еще один забойный репортаж. Чтобы круче — только Эверест. Сначала жил в Новоресе, потом вернулся в Питер, снял квартиру. Платили очень хорошо. Особенно зарубежные телекомпании за эксклюзив. Виделся иногда со Светкой, больше ни с кем.

Года через полтора вышли на меня с ВГТРК. Не хотите ли, Артемий Алексеевич, на нас поработать. Вы ж языки знаете и все такое. А языки мне действительно легко давались. Английский и французский еще в школе, в МГИМО начал арабский и фарси учить. Согласился на внештатника, перебрался на Восток. Там всегда какая-то задница в наличии, горящий регион. А в целом ничего не изменилось, только заработки стали еще больше. На войне было хоть какое-то подобие жизни. Возвращался — и снова пустота. Потому что ничего не забыл и ни с чем не смирился. И по-прежнему забивал эту бессмысленность тупо чувственным. Выпивка, женщины, карты, экстрим всякий вроде стрит-рейсинга. А потом Светка познакомила с Мариной.

Артем замолчал, о чем-то задумавшись, а я вспомнила, что Света говорила о ней. Ее однокурсница. И ничего толком об Артеме не знала. Может, именно поэтому у них и не сложилось, а вовсе не из-за его профессии?

— Не знаю, как так вышло, но это был поворот. Начало поворота. Как будто просидел семь лет под водой и вдруг вынырнул. И оказалось, что не все женщины подлые продажные твари. И чувства тоже возможны. Но я не смог ей ни о чем рассказать. Может, еще был не готов. А может, в ней не оказалось того, что есть в тебе, Тома. Она не понимала, почему меня так тянет туда, где в любую секунду можно погибнуть, а я не мог объяснить, что ценность жизни, хоть какую-то, чувствую только рядом со смертью. А вовсе не рядом с ней. Но, знаешь, когда мы расстались, я поймал себя на том, что женщины перестали быть для меня…

— Бумажными носовыми платками?

— Да. А еще — что все-таки хотел бы найти ту, чувства к которой перевесят. Ради которой захочется жить. Забыть обо всем и просто жить. Любить. Делать что-то по-настоящему нужное. Но прошло еще пять лет, а все оставалось по-прежнему. Горячие точки. Репортажи. Риск, грязь, кровь. Женщины — просто секс на одну ночь. Когда в очередной раз поздоровкаешься со смертью за ручку, хочется именного такого — тупой животной разрядки. Разница была только в одном. Я перестал лезть на рожон. Скорее, стал фаталистом. Где суждено, там смерть и найдет. Хоть на печке. Она это почувствовала и обиделась. Она вообще дама такая… внезапная. Может долго отвергать настойчивого поклонника, а потом придет, когда к ней остынешь. Вот она и пришла. И по всем раскладам я должен был в тот день погибнуть.

Пока он говорил, солнце опустилось ниже и слепило не так сильно. И я увидела, как блестят глаза Артема — блестят от подступивших слез, которым он не позволяет пролиться.

— Когда выкинуло из машины, еще ничего не понял. Когда увидел трупы в кабине — тоже. Контузия, шок. А потом сидел и смотрел, как расползается подо мной лужа крови. И вдруг в одну секунду стало ясно, насколько все прежнее было жалким и мелким. Насколько бессмысленно и тупо прошла большая часть жизни. Будь я посильнее, давно прекратил бы цепляться за свои обиды, винить Ленку и родителей в том, что они сломали мне жизнь. Вытащил бы себя за волосы из болота, как долбанный Мюнхгаузен. Не удалось бы самому — мог попросить помощи. И вот когда это до меня наконец дошло, оказалось, что я должен умереть.