Это в свою очередь означало, что оставшаяся треть будет за пределами интервала, причем отдельные случаи – далеко за пределами. Нельзя было исключать, что все произойдет завтра – и даже что оно происходит прямо сейчас, пока Дюб плавает здесь в своем чертовом мешке.

Поэтому, когда в точка-пятнадцать его разбудила Дина, он вовсе не рассердился. Скорее даже был ей благодарен.

Обычная вежливость не позволила Дюбу произнести это вслух, однако выглядела Дина ужасно. Даже не в смысле эмоционального истощения. Просто физически выжата, как лимон.

– Слышал про Гвиану? – спросила она через плечо, пока они вместе пробирались в Шахтерский поселок.

– Да.

– Ладно.

Больше она не произнесла ни слова, пока они не добрались до мастерской. По всему помещению виднелись следы сеансов связи в старомодном значении этого слова – приклеенные липкой лентой на все свободные поверхности листы бумаги, плавающие повсюду затупившиеся карандаши, страницы из «инструкции для сотрудников» с вычеркнутыми строчками использованных символов.

– Пришлось сказать Шону, что пора завязывать, – подтвердила Дина. – У меня силы на исходе. Не могу больше. Надо хоть чуть-чуть поспать. Эта хрень все-таки очень сложная, ошибаться-то нельзя. А передавать с такой скоростью, чтобы Шон ничего не пропустил – все равно что медленно ходить.

– Медленно ходить?

– Понимаешь, с обычной скоростью можно ходить сколько хочешь. Ничего сложного. А если идти в два раза медленней – ну, вроде как вместе с кем-то, кому идти трудно? Замучаешься я не знаю как!

– Все понял.

– Когда я запросила пощады, он переменил тему. До тех пор все было в духе «привет, как дела, ну и сколько вас там на Ковчеге?», но стоило мне его немного поторопить, он заговорил про сенситивный анализ.

Дюб расхохотался.

– Ого, – заметила Дина, уставившись на него. – Я ожидала немного другой реакции.

– Я не спал последние несколько часов, потому что именно об этом и думал.

– А, так тебе понятно, что Шон имеет в виду. Я вот необразованная деревенщина, мне пришлось его переспрашивать.

– Думаю, он имеет в виду вопрос, насколько мы на самом деле уверены, что все случится именно в День 720. И степень нестабильности всей системы.

– Угу, именно это.

– Чем ближе мы к этой дате, тем больше все похоже на неуправляемый ядерный реактор – то есть это, я хотел сказать…

– Можешь выбрать любую метафору – я все поняла, – успокоила его Дина.

– Любую систему, достигшую подобной нестабильности, может вывести из равновесия что угодно на уровне шума. И мы по определению не можем этого предсказать. Скоро все зависнет на грани и может сорваться от любого косого взгляда. Лавина неизбежна, но мы понятия не имеем, какой именно камешек ее вызовет.

Дина какое-то время взвешивала в уме его слова, потом отвела глаза и бросила взгляд на радио.

– Шон имеет.

– Кажется, я не расслышал, – сказал Дюб после долгой, страшно неуютной паузы.

– Шар номер восемь, – ответила Дина. – Шон его так называет. Ты не знаешь про этот камень. И не можешь его увидеть. Он слишком далеко и слишком темный.

– Подожди, Дина, я запутался – речь о каком-то гипотетическом астероиде…

– Нет. О конкретном. И совершенно реальном. Дюб, послушай, ты же знаешь, что «Арджуна» не один год запускала микроспутники. У нас в небесах плавают сотни глаз, которые фотографируют околоземные астероиды, ведут их учет и определяют орбитальные параметры с максимальной доступной нам точностью. Короче, очевидно, Шон, как и ты, не спал ночами, думая о том же самом. О чрезвычайной нестабильности тучи лунных обломков. О том, насколько она чувствительна к любому возмущению. И тут его посетила блестящая мысль: почему бы не сделать поиск по секретной базе данных «Арджуны» и не выяснить, не пройдет ли какой-нибудь плохиш через эту тучу в ближайшую пару недель, когда все повиснет на волоске?

– У него с собой база данных?

– Ну да, подумаешь, это просто электронная таблица.

– Значит, он открыл таблицу и провел анализ?

– Угу. Дюб, послушай, я все это собрала по кусочкам из косвенных свидетельств. Ты сам видел, какая была связь!

– Я тебя понял.

– Я думаю, что он провел анализ и нашел такой астероид, который он называет «шар номер восемь». Я так поняла, у него низкое альбедо.

– Черный шар. Все «восьмерки» черные.

– Я ничего не знаю про его размер или орбитальные параметры, вообще ничего. Но Шон полагает, что он пройдет прямо сквозь тучу через шесть часов.

– Через шесть часов?!

– И что кинетической энергии у него хватит для, ну, чего-то интересного.

Дюб думал об Амелии. И о чувствах, совсем недавно не дававших ему заснуть. Разумеется, сейчас все развернулось на сто восемьдесят градусов, и он пришел в ужас при мысли, что она, Генри, Геспер и Гедли вот-вот умрут.

Дина поняла это так, что Дюб пытается производить в уме астрономические вычисления.

– У меня есть шесть часов, чтобы поспать, – сказала она. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Дина, – ответил ей Дюб.

Было около точки-шестнадцать, время пересменки, для тех, кто в третьей смене – самое начало вечера. С точки зрения обычного жителя Земли рабочий день Маркуса вот-вот должен был закончиться. Но, разумеется, как и почти каждый на Ковчеге, он не прекращал работать, пока бодрствовал. Даже то, что казалось отдыхом – к примеру, рукопашные упражнения в Цирке, – имело и более серьезную цель. Таким образом, пересменка, которой заканчивался «рабочий день» и начинался «вечер», в его случае была чистой формальностью. Однако он сделал обычаем в это время суток заниматься тем, что сам называл «бумажной работой». С этой целью он и пригласил сейчас в свой маленький кабинет рядом с Бункером Сальваторе Гуодяна, Единственного Юриста в Космосе. Сын китайца из Сингапура и итальянской графини, чьи родители перебрались в островной город-государство, спасаясь от налогов, он окончил школу, где в основном учились потомки экспатов-англичан, поступил в Беркли, через полтора года бросил учебу и присоединился к стартапу, остался буквально без штанов, продолжал болтаться от одного стартапа к другому, пока наконец не сколотил кое-какой капитал, попутно заинтересовавшись юриспруденцией. Деньги проложили ему дорогу на юридический факультет, даже несмотря на отсутствие первичного диплома, пятнадцать лет он проработал в различных офисах солидной адвокатской фирмы – Лос-Анджелес, Сингапур, Сидней, Пекин, Лондон и даже Дубай, – уволился, когда ему так и не предложили партнерства, пересек Китай на мотоцикле, переехал в Сан-Франциско и стал там главным консультантом фирмы-трейдера цифровых валют, а в свободное время оказывал помощь общественным организациям, отстаивающим свободу Интернета, или выбирался в пустыню, чтобы запустить поближе к космосу очередную огромную самодельную ракету. Сала (как все его называли) в числе первых привлекли к работе над конституцией Облачного Ковчега. Он провел в Гааге полтора года, пока его не «выдернули» – теперь это называлось так – и не отправили на орбиту. Ему было сорок семь, но при неярком освещении он мог сойти за тридцатилетнего.