Ушаков кивнул. Они устроились на лавочке.

— Что звал. Кореец?

— Да вот хотел предложить вам сменить плащ и машину…

— Ну да, — кивнул Ушаков.

— Но ведь вы не согласитесь.

— Ты же знаешь.

— Знаю… И решил помочь вам в другом. Прояснить, что в городе в последнее время происходит.

— А чего происходит? Валите вы друг друга. Если бы вы с таким усердием на лесоповале деревья валили.

— Вы, наверное, слышали, что у нас с Шамилем некоторые разногласия, — не обращая внимания на язвительность тона своего собеседника, произнес Кореец.

— Об этом уже все газеты пишут… Ты мне скажи. Кореец, у тебя что, нет стрелков приличных, кто в цель бьет, а не в молоко?

— Есть. Один из них меня пытался загасить на днях, — усмехнулся Кореец.

— Кто?

— Пробитый.

— Даже так.

— Вы на нас напраслину возвели; давить начали, чтобы мы его сдали, — укоризненно произнес Кореец. — А он давно от рук отбился.

— И что это значит?

Кореец потер грудь, слабо кашлянул, скривился от боли, попытался глубоко вздохнуть. Перевел дух. И сказал:

— Я его на базар притянул. А он меня пытался загасить.

— И что?

— Я жив.

— А он?

— И он жив.

— В общем, все довольны, так? — улыбнулся начальник уголовного розыска.

— Не так… Он меня продал. Он, давно уже с головой не дружит. Но сейчас совсем слетел с резьбы… Надо его остановить. Тут мы союзники.

— Только тут, Кореец. Хочу, чтобы ты это запомнил.

— Я помню… Насколько я просек, этого гаденыша Шамиль давно перекупил. Пробитый наверняка ему исправно барабанил про все мои дела. Хорошо еще, я его к себе близко не подпускал, держал на коротком поводке, как цепного пса.

— Где ты, вообще, такое сокровище подобрал? — полюбопытствовал Ушаков.

— Друзья присоветовали. Говорили, что любые проблемы может урегулировать.

— И какие проблемы регулировал?

— Вот уж не знаю… Но чего он умеет, так это людей из всех видов оружия валить. Кое-чему его в армии научили. До остального своим умом допер.

— А тебе он в чем помог?

— Помог кое-кого на место поставить… Нет, без мокрухи…

— Тяжелая артиллерия.

— Хотите честно? — Кореец помедлил, потом махнул рукой. — Я его держал на крайняк.

— На такие дела, как разбор с Шамилем, — кивнул Ушаков. — Поэтому и встретились?

— Мысли у людей разные в голове бродят. Но за мысли пока еще не судят, Лев Васильевич.

— И что?

— Он кое-кому еще помогал по специальности в ту пору, когда уже на меня работал.

— Людей стрелял?

— Думаю, что так.

— С твоего ведома?

— Ну что вы. Я же не синдикат киллеров. Я бизнесмен. И своим людям такого не позволяю. Он работал за свой страх и риск. И одного из моих парней на это дело подбил.

— Кого?

— Помните Богомола?

— Которого в перестрелке мои опера продырявили, когда Пробитый ушел?

— Точно… Они вместе на заказ подписались. И заказ выполнили. — Кореец опять прокашлялся, грудь у него болела все больше и голова шла кругом. — Я об этой их халтурке буквально несколько дней назад узнал.

— Что за заказ?

— На Сороку. Того табачного капитана, который наших капиталистов местных опустил.

— Нормально, — кивнул Ушаков. Новость была убойная.

— Как Богомол сдох, Пробитый в одиночку другой заказ взял, — не останавливался Кореец. — Это продолжение того дела было.

— Заказ на Глушака? — напрягся Ушаков.

— Верно.

— А кто заказывал?

— Понятия не имею. Да меня это не слишком и волнует… Меня волнует, чтобы эта погань оказалась в гробу или на нарах. Я его сам попытаюсь найти. Но у вас возможностей побольше.

— И чем поможешь?

— Вот набросал вам. — Кореец полез в нагрудный карман кожаного пиджака и вытащил оттуда аккуратно сложенные вчетверо листки.

Ушаков взял их, развернул и удовлетворенно улыбнулся. Это была схема связей Пробитого, исполненная разноцветными ручками, с квадратиками, стрелками, номерами телефонов, кратким описанием связей, адресами — сделано грамотно, хоть сейчас в оперативное дело. Некоторые связи были известны. Другие нет. В общем, с этим можно было работать.

— Чего брату своему родному информацию не передал? — спросил начальник уголовного розыска.

— Это мой принцип, — твердо произнес Кореец. — Семью в дела не вязать. Мы же не итальянцы.

— Правильно…

— Мой братан — честный мент. И я ему в этом не мешаю. Но и помогать не буду.

— По твоим прикидкам, где сейчас может быть Пробитый? — Ушаков сложил листки и спрятал в карман.

— У него лежка где-то за городом.

— Землянка в три наката, — усмехнулся Ушаков.

— Что-то вроде…

— Надо его выманить оттуда.

— Кто бы спорил…

— Ты что дальше собираешься делать? — посмотрел оценивающе на Корейца Ушаков, отмечая, что выглядит пахан неважно, приложило его сильно.

— Подожду, пока Шамиль скончается.

— А он что, болен?

— Болен. Отмороженностью. Болезнь эта смертельная. А у него последняя стадия… Недолго ждать осталось.. А потом поглядим.

— Мой совет, Кореец. Бросай ты все это, пока не поздно. И уматывай за бугор.

— Поглядим. Поглядим. — Корейца качнуло, он почувствовал сильное головокружение — последствие контузии. Едва удержался на ногах. — Ладно, пожалуй, пойду.. Здоровье уже не то.

— Давай, Кореец, — кивнул Ушаков, повернулся и быстро зашагал по аллее.

То, что Макс голубой, было видно невооруженным глазом. Он сладко причмокивал, когда волосы клиентки ложились как задумано, покачивал головой, томно шутил. У Лены по некоторым оговоркам создавалось впечатление, что женщин Макс в целом ненавидит, но исключение делает для их волос.

— Так, тут подправим… Тут приберем, — щелкал он ножницами, улыбаясь блаженно. Лене казалось, что сейчас он впадет в экстаз. — Еще чуть-чуть…

Колдовал он воодушевленно, его пальцы, тонкие, музыкальные, летали быстро и точно. Он играл ножницами и расческой, как скрипач-виртуоз играет на своей скрипке.