Тейсман вздохнул. Ему вовсе не нравилась идея вооружить целую планету религиозных фанатиков – к тому же он из личного опыта знал, на что они способны. Но если уж делать это, то надо все делать правильно. Наверняка Терстон и Презников сейчас отчитывают Чернова, хотя на самом деле тот вовсе не виноват. Операция оказалась еще сложнее, чем Тейсман подозревал сначала. Например, ни он, ни Чернов не знали, что вся боевая группа прибудет в систему Ельцина вместе и только потом отправит часть кораблей в Эндикотт. Это и не входило в исходный план. Изменение, на взгляд Тейсмана, было вполне разумным – ему с самого начала не понравилось, что группа делится пополам и обе половины должны действовать независимо друг от друга, – но можно было предупредить об этом его и остальных командиров групп пораньше. А так им пришлось практически импровизировать маневр, и неудивительно, что в расчетах Чернова обнаружилась такая ошибка.

Но все-таки, подумал он, упражнения на симуляторах затем и проводятся, чтобы выяснить, что может пойти не так, и исправить это. Все проблемы, конечно, никогда не всплывают. Можно только подстраховать оперативный план от обнаруженных рисков и надеяться, что остальные не отыграются слишком уж больно.

– Ладно, – сказал он своему штабу, – нам выпала небольшая неприятность. Такое случается. Главное, чтобы не случилось дважды, так что давайте просмотрим порядок наших передвижений. Завтра последний день упражнений на симуляторе. Через пять дней нам надо будет с первого раза все сделать правильно, а противник у нас может оказаться посерьезнее компьютера, верно?

– Верно, гражданин адмирал, – твердо сказал Ле Пик, и все остальные сотрудники штаба закивали.

– Тогда, Меган, – сказал Тейсман, поворачиваясь к начальнику оперативного отдела, – давай сначала изучим общую схему операции. Надо посмотреть, не сможем ли мы с самого начала прочнее интегрировать группу адмирала Чернова с нашей. Если бы он был подключен к нашей сети, то мы бы поняли, что он сбился с курса, еще до того, как ушел из Ельцина в гиперпространство.

– Да, гражданин адмирал, – ответила она, вызывая нужные файлы на терминале. – Вообще-то, гражданин адмирал, я думаю, что нам вот что стоит сделать…

Томас Тейсман откинулся в кресле, слушая, как его штаб обсуждает проблемы, и отчаянно надеясь, что Ельцин действительно остался незащищенным, как утверждала разведка Терстона. Потому что если оборона там организована и если его люди увязнут в куда большем, чем сейчас, количестве ошибок, то одному богу известно, чем же в действительности закончится операция «Кинжал».

Сэмюэль Мюллер нахмурился, глядя на лежащий перед ним старомодный пергамент. Полный юридических условностей и архаизмов, текст вызова был достаточно знакомым – за исключением последней фразы, которой еще не доводилось видеть ни одному ныне живущему землевладельцу. По старой конституции Мэйхью имел право на такое дополнение, но тем не менее Мюллеру вовсе не понравилось, что ему приказывают «сохранить сессию в секрете или вызвать неудовольствие Меча». Это напоминало о старых временах, когда Протектор был в состоянии угрожать землевладельцам, а поскольку Мэйхью и вправду мог им угрожать, все было только хуже.

По крайней мере пока, мрачно подумал Мюллер, вспоминая последние события.

Его товарищи были весьма кровожадны, разрабатывая план, но вот выбрать удобную цель оказалось сложно. По крайней мере, для них. Сэмюэль Мюллер сразу увидел идеальное место для осуществления замысла, и остальные были ему за это бесконечно благодарны – как только он подтолкнул их сделать соответствующее предложение.

С самого начала было ясно, что Бёрдетту не хочется убивать собственных поселенцев. Мюллеру пришлось лишь принять серьезный вид и призвать его препоясать чресла и взяться за выполнение посланной им Богом задачи. Сам он сурово принимал неприятную необходимость плана Маршана, только задумчиво заметил вслух, что не годится выбирать объектом строительство «Небесных куполов» в поместье самого яростного критика Харрингтон. Это натолкнуло Бёрдетта на мысль, что, возможно, в таком случае поместье Мюллера подошло бы куда лучше. Мюллер, как и следовало, пришел в ужас… и тут, в точном соответствии с его расчетами, Бёрдетта поддержал Маршан. Лишенный сана священник и его землевладелец пылко излагали свои доводы, и когда Мюллер наконец с явной неохотой позволил себя уговорить, то они искренне благодарили его за готовность пострадать во имя Божьего дела. Они так увлеклись поиском доводов в пользу осуществления операции где угодно, только не в Бёрдетте, что даже не подумали, какую выгоду принесет Мюллеру его «жертва».

Возможно, чистота их собственных побуждений мешала им разглядеть вполне приземленные последствия, очевидные для Мюллера. Он не меньше других был предан Божьему делу, но не видел смысла в том, чтобы игнорировать шансы, попутно предлагаемые ему Богом. Конечно, решение далось ему нелегко. Ему вообще-то не хотелось убивать собственных поселенцев – он принял ответственность за них, когда принес клятву верности деду Бенджамина IX, но, как сказали сами же Бёрдетт и Маршан, необходимы жертвы. Смерть детей его потрясла – она не входила в изначальный план, – но Маршан и тут был прав. Они вершили Божье дело, их стратегия, таким образом, стала намного эффективнее, и незапланированная трагедия только увеличила преимущества, которых не замечали остальные заговорщики.

Ни Бёрдетт, ни Маршан еще не осознали, скольким они уже ему обязаны. Бёрдетт не подумал, что даже если он чего-то не даст Мюллеру из благодарности, то Мюллер сможет потом получить это другими способами. Он даже не заметил, что доказательств причастности Мюллера к заговору – никаких, а вот сам Мюллер – полностью в курсе всех деталей операции. С такой информацией следственные органы его поместья смогут потом, при необходимости, «найти» доказательства участия остальных. Тогда любые заявления Бёрдетта и Маршана, если те вздумают обвинить его в соучастии, окажутся бесполезными. А это, подумал Мюллер с улыбкой, на всю жизнь даст ему способ управлять лордом Бёрдеттом.

И это было не единственное и даже не самое существенное из полученных им преимуществ. Он и его поселенцы стали жертвами этого злодейства. Это не только практически избавляло его от всяких подозрений, но и позволяло ему возглавить атаку на Харрингтон – а косвенно и на Мэйхью – исключительно из принципиальных побуждений. Он может произносить столько риторических обвинений, сколько захочет, и все спишется не на амбиции, а на естественный гнев. А если все провалится и им не удастся обвинить Харрингтон, то Мюллер легко сумеет изобразить потрясение и призовет всех прислушаться к голосу разума, чтобы «залечить раны», оставленные трагедией. И, самое приятное, любое такое заявление принесет ему, как мудрому и справедливому руководителю, огромное сочувствие, и выскочка Мэйхью окажется у него в долгу.

Конечно, допускать провал он не собирался. Но никогда не мешает учесть все варианты, а в одном он был твердо уверен. В своем собственном, Богом данном поместье он не собирался передавать своему сыну одну лишь номинальную власть. Да и самому ему было всего пятьдесят два. С современными достижениями в медицине он даже без пролонга доживет до девяноста, и у него хватит времени еще на многое.