В дверях показался Конде, рядом — сын и верный Матиньон.

— Ваше Величество! — Конде изящно поклонился и благоговейно поцеловал руку своей королеве.

— Принц, вы все так же галантны и неотразимы в обращении с дамами, — улыбнулась Жанна Д'Альбре.

— В обращении с вами, моей королевой, — ответил Конде.

— А с другими?

— Только с теми, кто улыбается столь же обворожительно, как Ваше Величество.

— Ах, неисправимый льстец!

С Екатериной они встретились в коридоре, который вел в комнаты для гостей. Королева-мать не слишком торопилась: во-первых, из боязни уронить свое достоинство; во-вторых, понадобилось время. Дабы удалить с лица следы тревоги.

Они расцеловались как две добрые старые приятельницы.

— Вы не ждали меня, признайтесь, — проговорила Жанна.

— Я думала, испанцы хотят приступом взять город, — пошутила королева-мать.

Она лгала. Ей почудилось, что гугеноты, воспользовавшись моментом, решили захватить в плен короля. Как в Амбуазе. А испанцев она не боялась.

— Со мной всего лишь мои гугеноты, — сказала Жанна. — Вам нечего бояться, здесь не Амбуаз.

Екатерина вздрогнула. Как метко угадала соперница ход ее мыслей. Вот и не верь после этого в потусторонние силы. А ведь как было бы легко, вздумай Жанна повторить Амбуаз. И ей бы это удалось, потому что ее приезда никто не ждал. А тогда, при ее старшем сыне? Тогда все решило предательство.

Подумав об этом, вслух Екатерина сказала:

— Ну что вы, ведь мы с вами старые друзья. Но скажите, Жанна, зачем вы оскорбили процессию в честь праздника Тела Господня? Все полны возмущения, и особенно испанский посол.

— Я не прощу папе того, что он намеревался отдать меня на суд инквизиции и отобрать мои владения. Я еще потягаюсь с ним! — возмущенно воскликнула Жанна.

— Успокойтесь и постарайтесь воззвать к разуму. Не обостряйте отношений, они и без того накалены до предела. Я попытаюсь скрасить негативное впечатление и организую новую процессию, как того жаждут католики и посол.

— Вот уж ни к чему. Пусть знают, что королева Наваррская никогда не склонит перед ними головы.

— Вы должны быть благодарны мне, что я написала извиняющее вас письмо к папе, который полон негодования за вашу антииспанскую политику. Иначе дело обернулось бы весьма плачевно.

— Надеюсь, вы не станете утверждать, что действовали из чисто дружеских побуждений?

— И это тоже. Но главное в другом: Рим не должен распоряжаться французской короной. Отдав ему на растерзание вас, я тем самым поставила бы под удар престол Франции.

Жанна помолчала, отведя глаза в сторону:

— Что ж, может быть, вы и правы. В таком случае мне остается только поблагодарить вас, но обнадежить по поводу смены моей антикатолической ориентации не могу.

— Зная ваши убеждения и сильную волю, я на это и не надеялась.

В это время к ним подошли придворные, и Екатерина сразу сменила тему разговора:

— По правде сказать, я не ожидала вас так скоро.

— Вы сами мать и знаете, что такое разлука с сыном.

— О, мальчиком все весьма довольны, особенно Маргарита. Их повсюду видят вместе.

— Теперь я его не оставлю, хочу сама видеть, каков он стал.

— Вы поедете с нами дальше?

— В самый Париж. Ведь вы не прогоните меня?

— Напротив, ваше присутствие скрасит мое путешествие, а в Париже у меня всегда будет приятная собеседница.

Она снова лгала, эта хитрая лиса. Ей не хотелось лишнего усиления партии гугенотов при дворе, но она не могла отказать себе в удовольствии иметь близ себя свою постоянную соперницу. А главное, она была не прочь заставить своего любовника кардинала задуматься об усилении партии католиков при дворе. Она знала, что кардинал стремится к престолу и ради этого ведет переговоры с испанцами, но он не посмеет перешагнуть через нее, папа не простит ему. Однако, как бы там ни было, ей надлежит жить в мире с Филиппом Испанским. Нельзя злить его, это вызовет обратный удар в сторону Гизов, и вот тогда они протянут руки к трону. Она потому и сделала кардинала своим любовником, чтобы усыпить его бдительность, лишить желания действовать. А эта Жанна… Не Божье ли это провидение заставляет ее ехать с ними в Париж? Что скажет испанский посол? Каковы будут рекомендации Филиппа? Не настала ли пора?.. И как раз оба… оба вождя в одном месте, в одно время! Что касается ее, она бы не торопилась. Но что об этом подумают там, за Пиренеями? Однако мысль лишить гугенотов своей королевы хотя бы на время путешествия не была последней, была еще одна, самая важная и тревожащая.

В Масоне сели на корабли, пересекли границу Бургундии и поплыли на юг, любуясь красотами юной Соны, еще не загрязненной сточными водами и нечистотами городов, стоящих на ее сестре Роне ниже по течению.

Впереди был Лион.

Этот город изгнал католиков за пределы своих стен, и для восстановления их в правах туда был послан маршал де Вьевилль. Мятежные протестанты были усмирены, после чего католическое правительство даровало им льготы, показывающие заботу короля о чувствах иноверцев.

Жители Лиона шумно выражали свой восторг при виде короля и остальных членов королевской фамилии. Однако гугеноты выражали явное недовольство, и, чувствуя это, Екатерина решила оставить в городе небольшой гарнизон.

В Русильоне Карл сделал необходимые дополнения к эдикту о мирном урегулировании религиозного вопроса: отправление протестантского богослужения в запрещенных эдиктом местах будет наказываться наложением штрафа и конфискацией имущества. И тут же, в противовес этому, королевским наместникам в провинциях предписывалось восстановить протестантское богослужение в разрешенных местах.

После Русильона путешественники проехали Бар-ле-Дюк, потом Вьенну и одним прекрасным днем сделали привал под Балансом.

Местность, где расположились они на отдых, была поистине живописной. По правую сторону Роны расстилалось огромное поле, заросшее травой и луговыми цветами. Слева к полю примыкала ольховая роща, дальше начинался пригорок, пересеченный небольшими овражками и щедро освещенный солнцем. Выше за пригорком начиналась равнина, а за ней через дорогу — поле, желтеющее спелыми злаками.

Посреди вытянутой ольховой рощи, примыкавшей к маисовому полю, петляя между камней, протекал ручей с прозрачной водой.

На краю одного из лугов с цветами и сорняками, примыкавшего к роще с другой стороны, на берегу ручья и расположился королевский двор, скрывшись от солнца поглубже в тень высокого кустарника и одиноко стоящих деревьев.

Конде остановился, осмотрелся и заметил на лугу стадо коров. В центре стоял пастух с кнутом и таращился на необычное пестрое сборище людей.

— Смотри, Матиньон, — произнес Конде, — видишь этих коров? Что, если украсть это стадо и окружить им наших придворных? Вот была бы потеха.