«Нам ведь не нужно, чтобы кто-нибудь усомнился в моем решении, сочтя его поспешным, правда?» — именно так Лерман аргументировал эту задержку. Сказал, что нужно хотя бы сделать вид, что ведется расследование, иначе у людей могли появиться ненужные вопросы.

— Интересно, сколько прошло времени? Сун, наверное, уже добрался до гостиницы, — пробормотал он.

С потерей зрения внутреннее ощущение времени сбилось. Усталость накапливалась почти моментально, из-за чего казалось, что день проходит гораздо медленнее. В храме Йозэль еще мог ориентироваться на людей — на их поведение и разговоры — да и в целом до него неплохо доносился колокольный звон с центральных городских часов. Здесь же он остался наедине с собой. Даже Ксенон и тот давно замолчал, смирившись, что на его зов никто не явится. Вечерняя смена караула была совсем недавно. Скоро должны принести ужин. А после этого он останется один в тишине и кромешной тьме отсчитывать невыносимо долгие часы до рассвета.

Скучно…

Поднявшись на ватные ноги, он немного послонялся по камере и забрался на лежанку. Прошлой ночью он практически не спал. Нервы, поездки, плохие вести… Он так безмерно устал, что сейчас должен был мгновенно уснуть, но тело все еще подрагивало от пережитого стресса, а в голову лезли навязчивые мысли.

Самой первой в очереди была, конечно же, о неизбежной кончине, однако с ней Йозэль за эти дни успел немного свыкнуться, а вот мысль о напрасной кончине его пугала. То и дело к нему подкрадывалась идея, что его просто обманули, что судья не сдержал своего слова, а его случайного провожатого просто переместили в соседнюю камеру. Головой он понимал, что это ерунда. Лерман, по большей части, был весьма практичным человеком и руководствовался личной и гильдейской выгодой. Тратить время и ресурсы на такой бессмысленный обман он бы не стал.

Не стал бы, правда?

Йозэль глубоко вдохнул, привычно поправляя перчатки. Пошла только первая ночь. Если так продолжится, он за неделю себя с ума сведет!

— Надеюсь, Нэне хватит ума забрать своего помощничка и просто уехать в Илинк, — прошептал он, на деле не уверенный, что действительно хотел бы этого.

Детская вера в чудо? Он бы ответил «нет», но, как и все, продолжил бы надеяться на лучший исход, даже видя, как плохи его карты.

Йозэль не помнил, как уснул. Скорее всего, истощенный организм решил все за него. Лишь грохот снаружи привел его в чувства — стражник стучал в дверь ногой.

Новости? Так быстро?

Он поднялся с лежанки и немного нелепо доковылял к выходу. Никаких новостей. Стражник всего лишь принес еду и воду. Однако уходить он не спешил, на миг вновь вселив в вора надежду. Но нет. Стражник лишь смущенно выказал сочувствие и захлопнул окошко. В отличии от его вчерашнего коллеги, этот, похоже, не пришел к однозначному мнению о событиях прошлой ночи, а видеть в качестве обвиняемого слепца, не с первой попытки дошедшего до двери, казалось ему и вовсе странным. Ну или стражник просто сонный, вот и застрял у дверей! Хотя, думать, что хоть кто-то здесь ему сочувствовал, было приятно.

На этом развлечения на день закончились. Доев пресноватую кашу, Йозэль вновь остался наедине со своими мыслями, что не очень-то любил. Часто они заходили в такие дебри, что жить становилось тошно!

Он прислушался к коридору. Тишина.

Наверное, сейчас был бы самый подходящий момент, чтобы написать прощальное письмо, если бы не одно «но»… В первую очередь он бы отблагодарил Нэну за то, что когда-то она приняла оборванца к себе. За все, что она и Ирма сделали для него. Извинился бы, что не смог угомониться и взяться за голову, когда был шанс; за то, что раз за разом приносил им только проблемы. Пожалуй, ему было, за что просить прощения, едва ли не у всех, кто работали в «Розе»! Где-то больше, где-то меньше. От испорченного напитка до сорванного праздника.

Но хорошее тоже было! Много хорошего. Много причин, по которым ему стоило просто остаться там. Все безоблачные дни прошли в «Розе». В некотором смысле они заменили ему семью. Хотел бы он вновь потягивать крепкий чай вместе с сонными официантками перед тем, как ворваться в новый день. Перешучиваться с кухней и под укоризненный, но насмешливый взгляд Нэны подкалывать очередного чересчур нахального гостя. Хотел бы еще раз вытащить уставшую от мужа Ирму на ночную рыбалку близ тайничка с бренди, а потом со смехом и визгом убегать от не узнавших их контрабандистов… Хотя это, пожалуй, в жизни было веселее, чем на письме. Он мог жить вполне обычную, спокойную жизнь, полную маленьких радостей, видеть, как молодые девчонки и ребята вырастают в своих стремлениях, покидая кабак в поисках своей лучшей доли.

Ах, какое трогательное могло быть письмо! Интересно, кто-нибудь плакал бы из-за него?

А в конце он обязательно дописал бы несколько строчек для Эдны… Хотя, нет. Пусть многие и считали, что лучше все-таки знать, Йозэлю казалось, что это не его случай. Так для его матери, если ей хоть сколько-нибудь была интересна его судьба, осталась бы иллюзия, что ее ребенок просто нашел себя в большом и страшном мире.

В конечном же итоге все это бесполезные рассуждения. Какой бы ни была его история, она сохранится лишь в памяти близких, пока не рассеется в потоках времени.

Как же все-таки скучно!

Йозэль перебрался на вторую лежанку и лег головой к двери. Несмотря на искаженное восприятие, он был уверен, что прошло уже несколько часов — в камере заметно похолодало. Однако за все время он ни разу больше не слышал шагов или разговоров снаружи. Похоже, во временном изоляторе — или в этом крыле — он был единственным заключенным и, на взгляд стражи, не представлял угрозы. Не то чтобы они неправы… А жаль! Йозэль умирал от скуки, и даже такая компания казалась ему приемлемой.

Ему не хотелось думать. Не хотелось погружаться все глубже в себя, постепенно сходя с ума. Сейчас он бы скорее предпочел, чтобы его приставили к какому-нибудь делу, нежели продолжать валяться в холодной и пустой камере. Любое дело, лишь бы забить голову чем-то бытовым и не думать о том, что скоро его жизнь оборвется и эта камера, скорее всего, станет последним его пристанищем…

Резко встав с лежанки, он наклонился к полу и стал считать камни, заложенные в стену. Все, до каких только мог дотянуться. Где-то на середине в дверь снова