вытесняя свет. Прижимаю ладони к горячим щекам. Будто ветки деревьев с острыми шипами царапают меня по лицу! Ветер теребит волосы. Черные тучи закрывают небо…

Только на самом деле ничего не происходит. Абсолютно. Я стою все так же в гостиной, только не могу двинуться с места, будто ноги приросли к полу. А мир… так тщательно и ревностно вытраиваемый годами рушится под моими ногами. Словно фреска, разбивается на фрагменты.

Глава 84

Катя

С усилием пытаюсь взять себя в руки, не податься проклятой истерике, что пытается захватить надо мной власть. Пазлы складываются в непривычном, совсем другом порядке, приобретая очертания уродливой отталкивающей картины.

Машинально перевожу взгляд на маму. Ищу ответы, подтверждение услышанному. Пусть скажет, что все сошли с ума! Нет, что я сошла! Что это не правда, что…

Глядя на меня, мама обхватывает себя за плечи, будто хочет согреться. Она уже не плачет, а просто сидит, не шелохнувшись, на самом краю дивана. Словно птица, готовая в любой момент сорваться с места и улететь.

Я смотрю на неё и понимаю, что она устала. Вот он – ответ. Очень устала от этой лжи, что они с отцом плели вокруг меня, словно паук свою тонкую, но прочную паутину.

Все услышанное кажется до того нереальным, что мозг просто отказывается воспринимать.

Я не родная отцу. Не родная. Не родная. И это не сон. Не я, а Стэфан… Стэфан его родной сын!

Смотрю на отца и мне кажется, что я схожу с ума. В этот момент я чувствую себя такой маленькой, такой уязвимой. Все, чего мне хочется – спрятаться под одеялом и никогда не просыпаться.

– Ты стоял возле нее, наклонившись… и… – в чем-то запальчиво и бессвязно обвиняет отец моего мужа, – возле кроватки. Какого черта, Стэфан, ты там делал? Тебе было запрещено заходить в дом! Что мне оставалось думать?!

– Стоял, – соглашается ровным голосом Стэфан, а затем говорит так эмоционально, что мое сердце, резко дернувшись, рвется к нему навстречу. – Я был всего лишь ребенком! Мне было десять, – в голосе Стэфана слышится что-то такое, от чего хочется рассыпаться на части, разбиться в дребезги, – и мне было безумно интересно, как же НУЖНО выглядеть, чтобы тебя любил ТВОЙ ОТЕЦ.

Стэфан подчеркивает последние слова, и мои глаза наполняются невыплаканными слезами. Перед глазами стоит образ маленького мальчика, которого бросил отец…отказался, как от ненужной игрушки.

– Уже давно нет того мальчишки, который жаждал внимания отца, – плечи Стэфана напрягаются так, что через ткань рубашки обрисовываются напряженные до предела мышцы. – Его одобрения. Я стал другой личностью. Сам себя вылепил.

Отец раздувает ноздри. Напряжение, кажется, сочится из каждой его поры, каждой клетки.

Стэфан разводит руки в стороны. Этот жест… в нем я чувствую ВСЁ.

– Тогда тот десятилетний мальчик много не понимал. Да, моя кожа смуглая, у меня нет красивого золотистого оттенка волос, но… Почему? Почему ее любят, а меня нет? Ведь я родной, а она нет.

– Я… – отец замечает меня, стоящую, словно привидение. Бледнеет, хватаясь за галстук. В его глазах отражается самый настоящий ужас. Качнувшись, тяжело дышит, будто пробежал марафон не менее, чем в двадцать километров. Сжимает c силой переносицу двумя пальцами. – Катя…

Всегда уверенный в себе, он меняется в один миг. В глазах отца отражается откровенный шок. Он не ожидал, что все так всплывёт. На какое мгновение кажется, что его хватит удар. Лицо покрывает смертельная бледность. Хваленое самообладание Зимина Бориса Сергеевича тает, как дымка.

А я… я просто стою. Я еще, не понимаю, как дышу, после всего что узнала.

– Удивительная штука жизнь, – голос Стэфана звучит задумчиво. – Ты и правда за нее переживаешь, – прежде чем продолжить, Стэфан прячет руки в карманы. – В каком-то своем больном понимании… Думаешь, я ее обижу? Зря. Не суди меня по себе. Я другой. Абсолютно. Я умею ценить то, что мне дорого досталось. Костьми лягу, но не отдам!

Отец приоткрывает губы, но не может вымолвить и звука. Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что костяшки суставов белеют. На шее с бешенной силой бьется жилка. Прижав кулак к сердцу, он кривит губы.

– У меня и мыслей не было причинить Кате боль. Никогда, —муж говорит так уверенно и непоколебимо, что не остается никаких сомнений – это чистая правда. – Ни тогда, ни сегодня. Она вне игры, – добавляет жестко, – потому что, в отличии от тебя, Зимин, для меня Катя никогда не была орудием мести или шантажа. Я просто ее полюбил.

– Я… – отец, как-то неловко ослабляет галстук. В уголках губ собирается слюна. – Я тебе не верю.

– Нежность, красота и отзывчивость чистого сердца. Все. Нет никаких подоплек, – голос Стэфана становится жестче, – тайных смыслов и прочей ерунды, что ты напридумывал своими извращенными мозгами.

Наблюдаю, как муж вытаскивает руку из кармана и проводит по затылку.

– Не делай с ней того, что ты сделал со мной, – в голосе Стэфана звучит предупреждение, – иначе ты ее потеряешь. Мне плевать на все говно, что ты крутишь возле меня. Я мужик, встал и отряхнулся, а Катя… хрупкая девочка. Не смей трогать ее! Запомни, будет поздно. Точка невозврата есть у всех.

Такие слова может сказать только сильный человек, переживший многое в жизни. И именно их глубина заставляет понять, насколько многогранен Стэфан Дицони.

– Кстати, – хриплый голос Стэфана рушит стену малейших сомнений, – если тебе интересно, я сделал тест ДНК. Девяносто девять и девять процентов. Чтобы ты не говорил, Зимин, а я – твой сын.

Видимо что-то поняв по лицу отца, Стэфан оборачивается и я встречаюсь с ним взглядом. Вздрагиваю, когда вижу, как в глазах Стэфана отражается не то, что боль… Там царит настоящий ад!

Глава 85

Катя

В голове одна мысль – я не хочу его терять! Как можно жить с человеком и не видеть его, не ощущать, не слышать, не чувствовать?! Это нереально!

Мы будто одно целое – я и Стэфан. Я чувствую его боль. Более того, она у нас одна на двоих. Я всегда знала, что он сильный, но не ожидала, что настолько.

Говорят, что у всех есть свои скелеты в шкафу. У моих же родителей оказался целый слеп! Как же я понимаю Стэфана. Должно быть, больше, чем кто-либо. Это адская боль – быть ненужной, не такой; думать, что ты сделал что-то не так. Эта тайна, которая так неожиданно вскрылась, как долго нарывающая рана, словно яд для нас обоих. Она разлита в воздухе. Проникает,