все медлил с возвращением в Грассингтон. Однажды Смитхиллз, ворча на жизнь и ругая старость, сказал:

— Знаешь, Скинт, уж такой у тебя несчастный характер, что ты не бываешь доволен, если не найдешь себе дела. Ты никогда не задумывался, что сделал бы Триффан, увидев Звезду Самой Долгой Ночью?

— Он бы отправился на юг, в Данктонский Лес, несмотря ни на что.

— Да, и я так думаю. А как ты считаешь, пригодились бы ему два старых крота, если бы они, конечно, смогли дотащиться туда? — спросил Смитхиллз.

— Мало того что ты сам глуп, Смитхиллз, ты еще и меня провоцируешь на глупости. Мы отправимся сегодня же. Мне как-то не по себе с Самой Долгой Ночи. Не то чтобы я поверил в Камень, все это чепуха, я всегда так говорил! Но клянусь когтями на моих лапах: если бы я когда-нибудь узнал, что Крот Камня действительно существует, а я не сделал и шага, чтобы увидеть его, я бы себе не простил этого всю жизнь!

Скинт и Смитхиллз были не прочь уйти в тот же день, но жизнерадостный толстяк Сквизбелли настоял, чтобы они остались еще на один день и как следует попрощались со всеми. Более того, он заставил их коснуться Камня Биченхилла, чтобы, отыскав Крота Камня, дотронуться до него той же лапой. Это, как он полагал, принесло бы удачу Биченхиллу.

Итак, в середине января, когда дул резкий холодный ветер и падал снег, два старых, покрытых шрамами крота покинули Биченхилл.

Мэйуид проводил их милю-другую. Наконец ему настала пора возвращаться.

— Добрые господа, — печально обратился он к Скинту и Смитхиллзу, — мне, ничтожному, будет тяжело и грустно, когда вы уйдете, я лягу на землю и выплачу все глаза. Но сначала попрошу вас передать Триффану, что Мэйуид не забыл своего обещания.

— А что это за обещание? — спросил Скинт.

— Великолепный Триффан вспомнит, Мэйуид уверен! Поэтому вы лишь скажите Триффану, что сейчас место Мэйуида рядом с Уорфом и Хеабелл. Но когда Мэйуид выполнит здесь свой долг, тогда он опять займется своим делом, поисками путей во тьме. И он поведет кротов по этим дорогам. Однажды он вернется к Триффану, и, если вокруг будут хаос и мрак, Мэйуид будет Триффану поводырем. Передайте ему это ц еще скажите...

Но бедный Мэйуид не сумел закончить. Он опустил голову и заплакал.

Скинт и Смитхиллз утешали его как могли и обещали непременно передать Триффану все, что сказал Мэйуид, кроме, разумеется, того, чего Мэйуид недоговорил: если Камень захочет, то однажды Мэйуид сам сможет сказать все эти слова Триффану!

После ухода друзей Мэйуид долго не находил себе места. Ему не давала покоя мысль, что он, может быть, сейчас нужен Триффану на юге. Он ни секунды не сомневался, что Триффан жив и идет в Данктонский Лес.

Между тем Уорф и Хеабелл подрастали. Они очень подружились с детьми Сквизбелли, Брамблом и Бетони, которые были постарше. Мэйуид и Сликит остались бы с кротятами еще не какое-то время, но однажды пришла дурная весть: в окрестностях Биченхилла видели сидима и грайка, и они искали кротиху по имени Сликит.

— Я должна уйти, мой любимый, — сказала Сликит. — Мое присутствие в Биченхилле подвергает опасности не только детей Триффана, но и всех остальных. Я одна пойду на юг и постараюсь, чтобы об этом узнали, это отвлечет преследователей от Биченхилла.

— О госпожа моя! — воскликнул Мэйуид. — Я согласен. И если гостеприимный Сквизбелли согласится отпустить меня и если удастся объяснить все детям, я пойду с тобой. Я, смиренный, поведу тебя, как раньше.

Сликит облегченно вздохнула:

— Где же мы будем скрываться?

Мэйуид улыбнулся:

— Скрываться? Мы? Вдвоем? Вместе? Романтично, но неверно. Крот никогда не должен скрываться.

Не скрываться мы будем, а пойдем в Данктонский Лес! Не правда ли, умно? А?

Они улыбнулись друг другу и решили, что мешкать нельзя. Простившись со всеми и поручив Уорфа и Хеабелл заботам строгого, но доброго Сквизбелли, они оставили Биченхилл и отправились на юг, вслед за Скинтом и Смитхиллзом.

❦

После Самой Долгой Ночи Триффан очень изменился. Он снова обрел интерес к жизни, опять стал замечать простые вещи. Теперь он часто останавливался и подолгу с удовольствием разглядывал то, что попадалось ему на глаза.

— Вот корень, освещенный жемчужным светом! — мог с восхищением прошептать он; или: — Смотри, как стебель красного папоротника пробивается сквозь снег. Смотри, Спиндл! Моего отца звали Брекен — по названию этого растения. Как бы я хотел, чтобы он сейчас был со мной! Своих родителей всегда начинаешь по-настоящему ценить слишком поздно.

Однако Триффана все еще мучили боли, глаза были воспалены, а лапы стали негнущимися и шишковатыми.

Они подошли к Роллрайту как раз в январе, но Триффан отказался встретиться с кротами из опасения столкнуться с грайками. Не то чтобы путешественники боялись. История их была проста и правдива: они говорили всем, что покалеченный Триффан направлялся в Данктонский Лес, чтобы найти там приют. Грайки не трогали таких кротов, опасаясь заразных болезней.

И все-таки Триффан подошел к Шепчущим Горностаям дорогой, когда-то найденной Мэйуидом. Когда они помолились и уже собрались в путь, Триффан вдруг заметил молодую кротиху.

— Вы верите в Камень? — спросила она.

— Мы ищем исцеления, — ответил Спиндл.

— Да хранит вас Камень! — сказала она. — У тебя такой вид, словно ты побывал в изрядной драке.

— Так оно и было, — пробурчал Триффан. — Как твое имя?

Кротиха ответила:

— Меня зовут Рэмпион, и я не скрываю веры в Камень.

— Тогда, Рэмпион, вознеси ему молитву за израненного и усталого крота.

— С радостью! — воскликнула она и прочла молитву. Потом поинтересовалась, куда они направляются.

— В Данктонский Лес, — отвечал Триффан.

Рэмпион печально вздохнула. Теперь только отверженные шли в Данктонский Лес. Потом она улыбнулась и сказала:

— Если вы туда дойдете, помолитесь за меня знаменитому священному Камню.

— Обязательно, Рэмпион! — ответил Триффан и на мгновение прикоснулся к ней.

Рэмпион вздрогнула, поняв, что незнакомый крот благословил ее. Когда она ушла, Триффан с неожиданной энергией воскликнул:

— В путь, Спиндл!

— Вот оно что, — сказал Спиндл. — Оказывается, всего-то и нужно было встретить молодую кротиху, чтобы ты забыл о своих болях и скорбях!

Триффан улыбнулся.

— А ты узнал эту молодую кротиху? — спросил он.

Спиндл отрицательно покачал головой.