Днем он ставил лакея у подножия башни, чтобы Эди легко могла послать записку Лиле или вызвать Мэри. И сам он навещал ее дважды в неделю. Как-то утром он признался, что произошла ссора между лакеями, менявшимися через каждые два часа.

– Но почему? – удивилась она.

Бардолф поджал губы:

– Шотландцы – не филистеры, ваша светлость. Они хотят слышать вашу игру.

Позже Лила сказала, что под окном башни часто скапливалась толпа, которая с каждым днем все росла.

Значит, у Эди появилась первая публика! Но эти люди никогда не издавали ни звука, поэтому она не замечала их, повторяя по многу раз одни и те же такты, пока не оставалась довольна настолько, чтобы сыграть всю мелодию с начала до конца.

Однажды она услышала, как Лила, задыхаясь, окликает ее, и распахнула окно. Мачеха сбегала с холма, размахивая письмом.

– Что там? – крикнула в ответ Эди.

– Твой отец, – пропыхтела Лила. – Он едет!

– Правильно, я же просила его.

Эди вдруг ощутила, как сердце покатилось куда-то вниз. Отец, конечно, увезет ее. Она сама этого хотела.

– Нет-нет! Похоже, он ничего не знает о твоем письме! – крикнула Лила, разглаживая на ходу страницу. – Должно быть, он уже уехал к тому времени, как оно прибыло. Он пишет, что едет, потому что хочет… потому что соскучился по мне! – Ее лицо сияло. – Он уже в трех-четырех днях пути отсюда!

– Как чудесно! Он будет так счастлив увидеть Сюзанну!

– Да! – ликующе вскричала Лила, но тут же в ужасе оглядела себя. – Я еще больше растолстела!

– Ты прекрасно выглядишь! – рассмеялась Эди.

Лила выглядела розовой пышнотелой молодой матроной, которая любила мужа и дочь и ничуть не тревожилась из-за любовницы по имени Уинифред.

Лила снова и снова перечитывала письмо.

– Он едет, чтобы забрать меня домой, – всхлипнула она, смахивая слезу. – Говорит, что, пока я не уехала, не понимал, как любит меня!

Эди отошла от окна и сбежала вниз.

– О господи! – воскликнула Лила, когда Эди открыла дверь. – Что, если он передумает?

– Ни за что! – заверила мачеху Эди. – Отец обожает тебя! Правда, понял это не сразу, но ведь понял же!

– Мы можем поехать домой вместе! Это просто мечта! – Она прижала письмо к груди. – Я прочитала письмо десять раз, прежде чем пошла к тебе, потому что не верила собственным глазам. Но я знаю его почерк. Он пишет то, что думает.

– Конечно, – кивнула Эди.

– Он клянется, что никакой Уинифред не было и нет. Как ужасно любить и не получать ответной любви, – шмыгнула носом Лила. – Нет ничего хуже, чем жить в браке, когда супруг или супруга презирают тебя, вместо того чтобы любить.

Сердце Эди тяжело дернулось, прежде чем снова забиться.

– О, дорогая, я не имела в виду тебя, – взмолилась Лила. – Ты так храбро переносишь все это!

За последние дни они много часов провели, обсуждая Гауэйна. Лила возненавидела его. А Эди поняла, что отчаянно влюблена в мужа. Она не представляла, что такая любовь вообще возможна! Проводила ночи в рыданиях и просыпалась в чувственном тумане, воскрешая в памяти ту ночь, когда играла для него, а он…

Его интимный поцелуй… она могла бы поцеловать его так же… в ответ. В ее снах пальцы гладили каждую частичку его тела.

Когда они были в постели вместе, ее глаза почти все время были закрыты, но видела она достаточно.

Эди все время вспоминала, как он выглядел в отеле «Нерот», когда встал с постели и отвернулся от нее. Изгиб его тела, в его чистейшей силе и красоте…

И она неизбежно вспоминала взгляд его темных глаз… говорящих, что она – это все, чего он хотел в этом мире.

И тут Эдит снова заливалась слезами.

В этот момент к ним подошел Бардолф.

– Я полагаю, леди Гилкрист уже сказала вам, – сообщила Эди агенту, – что мой отец будет здесь через несколько дней. Полагаю, он путешествует вместе с камердинером.

Бардолф поклонился.

– Я велю приготовить комнату для лорда Гилкриста.

– Мы останемся только на пару дней. Когда он отдохнет, мы все уедем. Нам потребуется еще два экипажа: один – для моей виолончели и второй – для наших горничных и няни Сюзанны.

Она впервые увидела живую реакцию на лице агента: глаза погасли, а лицо словно осунулось на глазах.

– Что?

Эдит вскинула брови.

– Вы нездоровы, Бардолф?

Он немедленно взял себя в руки и поклонился.

– Думаю, нам нужно еще не два, а три экипажа, – вставила Лила. – У меня много багажа, а у Сюзанны – целая гора игрушек, которые она не захочет оставить.

Эди улыбнулась.

– Деревня, – пристыженно пояснила мачеха, – это такое чудесное место для прогулок. И как только я узнала, что Сюзанна нуждается в новых платьях, пришлось посетить деревню – чтобы позвать портниху.

– Три экипажа, если таковые найдутся, – приказала Эди. – Мы, разумеется, отправим их обратно, как только доберемся до Лондона.

Лицо Бардолфа приняло странный оттенок старого пергамента.

– Вы совершенно уверены, что здоровы? – повторила она.

– Да, ваша светлость, – ответил он таким уничтожающим тоном, какого она давно не слышала.

Эди кивнула, и он быстро пошел назад по тропинке.

– И как раз когда я уже считала, что он превращается в человека, он вдруг показывает свою истинную натуру рептилии, – заметила Лила. – Но должна сказать, что не знаю никого больше, кто трудился бы так много и усердно. Он встает на рассвете. Такое ощущение, что он вообще не спит.

Снова пошел дождь, и Эди быстро увлекла Лилу в башню. Обе поднялись наверх.

– Кто бы подумал, что Шотландия такая мокрая? Я-то думала, что Англия знаменита дождями. Но в жизни никогда не видела столько воды, как здесь.

– У тебя еще очень уютно, – сказала Лила. – Видела бы ты, какой холод иногда бывает в детской! Я перенесла большинство игрушек Сюзанны в другую комнату, пока…

Она продолжала говорить, но Эди уже не слушала. Представляла, как садится в экипаж. Оставляет башню, Бардолфа, слуг… И Гауэйна.

Положение облегчалось тем, что он не позаботился вернуться или хотя бы написать. Если ее вечно решающий проблемы муж захотел бы спасти этот брак… то вернулся бы.

Лила все время твердила, что у Эди будет другой мужчина, куда лучше. Но каждый раз, когда Эди пыталась вообразить нечто подобное, видела глаза Гауэйна и его взгляд.

Правда тяжелым камнем лежала у нее на душе: она не будет любить никакого другого мужчину, – только Гауэйна. А без Гауэйна у нее остается лишь музыка.