В византийском греческом есть редкое слово χαρμολύπη, состоящее из двух корней χαρά («радость») и λύπη («печаль»), которое на русский язык обыкновенно переводят как «радостопечалование». Наша печаль о его безвременной кончине, которую трудно выразить словами, всё же не заглушит радости о том, что Господь послал в мир человека, одарив его столькими талантами. За свои пятьдесят три года он успел совершить более добра, нежели большинство из нас, смертных.

Утром, пробегая мимо Harvard Square в Кембридже (штат Массачусетс, США), я думал о том, что обязан отцу Георгию всем: тем, что, оставив свои занятия теоретической физикой, я обратился к изучению богословия; моей научной карьерой, приведшей меня к преподаванию в богословской школе Гарварда; моим служением в Православной Церкви. Даже с моей будущей женой я познакомился на семинаре по латыни у Георгия Петровича. Он был для меня истинным педагогом, «детоводителем ко Христу»[39].

Воскресение Христово было для него всепобеждающей реальностью в этой жизни. Теперь он там, где о воскресении уж более не нужно никаких свидетельств. Да сотворит ему Господь вечную память!

2007 г.

Марина Гистер

Я очень мало общалась с отцом Георгием, а вне исповеди – пожалуй, только раз, на похоронах Гаспарова. Те несколько эпизодов и снов, о которых я могу рассказать, думаю, если и могут кому-то зачем-то пригодиться, то только нескольким, самым-самым близким, кому просто дорого каждое слово о нем.

Самое начало, 1996 год. Мне было двадцать лет, я решила креститься. Я уже знала про приход Космы и Дамиана и про отца Георгия. И я пришла к нему на исповедь, сказала, что обстоятельства такие-то, верую так-то и так-то, хочу креститься. Отец Георгий сказал мне пару фраз, огласил и назначил день крещения. Только потом я сообразила, что катехизацию-то мне зачли «автоматом».

И вот приходим с крестным на крещение. А ведь большой купели в южном приделе тогда не было, крестили наверху, в светелке, и там же стояли аквариумы с разными динозаврами. Поднимаемся, стоим с крестным в дверях. И вдруг слышим: «Ну что? В каком аквариуме крестить будем?» Правда ведь, батюшка, кроме многого прочего, был веселый человек!

А крестил он меня, совершенно неожиданно, Марией, во имя Марии Магдалины. Я к тому времени уже была наслышана о его прекрасной памяти, в том числе и на имена. И когда он вдруг не переспросил у меня имя, я решила: помнит, что Марина. И вдруг – Мария… Когда прошел первый шок – и от таинства, и от неожиданной смены имени, – я вдруг вспомнила, что, когда у нас в лицее в pendant к уроку латыни был факультатив по литургической драме, я пела там, в отрывке из «Жен-Мироносиц», партию Марии Магдалины и думала, что, если соберусь креститься, хорошо бы взять это имя. А отец Георгий потом долго извинялся за «ошибку», «Размышление с Евангелием в руках» надписал «Марине-Магдалине», а последнее время причащал под именем «Марины-Марии». А про еще одно совпадение: что мои именины – это день его рождения, – я узнала только совсем-совсем недавно.

Год назад у моей подруги погиб жених в непосильном для него ка-ячном походе на Алтае, за месяц до предполагавшейся свадьбы. Подруга в это время была в экспедиции в Монголии, прилетела на два дня на похороны и снова вернулась в экспедицию. И там ее за утешением водили к ламе, на нее возлагали руки, читали мантру. А я подошла к отцу Георгию, рассказала историю, попросила разрешения привести подругу, как вернется. «Конечно! Обязательно приводи!» На всякий случай предупредила, что она практически неверующая. «Не важно!» И, больше для проформы, сказала: «Знаете, она сейчас в Монголии, ее там к ламе водили». Молчание. Я: «И, знаете, мне кажется, что это хорошо…» Он: «И мне тоже так кажется!.. Конечно, хорошо! Чего же тут плохого?!» Подруга, правда, так до него и не добралась.

На похоронах М.Л.Гаспарова. Москва, ноябрь 2005 года

Иногда отец Георгий мне снился, что вполне естественно. Иногда как-то смазанно. Какой-то непонятный храм, какое-то ощущение неловкости. Появляется отец Георгий, и становится как-то легче и яснее. А иногда – абсолютно реалистично. Однажды – мы с бывшим мужем жили тогда в Тулузе – приснилась исповедь у отца Георгия. Как всегда, полно народу, длинный хвост, и он – извиняющимся тоном: «Пожалуйста, покороче! Только самое важное!» Доходит очередь до меня, и вдруг он говорит: «А ты – рассказывай!»

Сложности в отношениях с мужем у меня тогда уже начались, и по контексту сна было ясно, что рассказывать надо именно об этом.

И еще раз приснилась исповедь. Я перед этим перевела стихотворение англо-американского поэта Глена Максвелла. По абсолютно личным причинам этот перевод был для меня очень важен.

И вот снится: опять на исповедь много-много народу. Я жду и даже не знаю толком, чту говорить. И вдруг отец Георгий: «Ну, показывай свой перевод!» Что ж, в ближайшую субботу (уже наяву) пришла на исповедь и послушно принесла перевод. Он посмеялся – и дал свой мейл.

А вот сейчас, 4 августа, была на литургии и на панихиде. И потом ночью вот что приснилось. Было что-то вроде того, чего всем так хотелось, но не довелось – что-то вроде встречи отца Георгия с приходом. И откуда-то было известно, что ему остается один день. А потом его понадобилось уложить отдохнуть, что ли, и почему-то оказалось, что ближе и удобнее всего – у меня. Он отдохнул, и вот мы сидим и разговариваем – такого у меня никогда не бывало, чтобы просто разговаривать с отцом Георгием с глазу на глаз. О чем-то он сказал: «Этого я уже не успею…» И тогда я просто обняла его, как он всегда обнимал нас, когда нечего было сказать в утешение. И мне было как-то неловко, как всегда: «Его там столько народу ждет, а он тут со мной так долго». И тут же подумалось, что я ведь всегда так старалась покороче, лишней фразы не сказать, лишний раз не подойти – так может быть, теперь можно? Мы разговариваем, я не очень знаю, о чем и как, просто пытаюсь развлекать. Почему-то мне кажется, что его могут позабавить французские комиксы, которые я действительно только что привезла из Парижа.

Тут – маленькое пояснение. В Париже у меня есть приятель Филипп, ему шестьдесят три года.