с меньшей осторожностью, чем в первый раз. Генри Тресиллиан свистнул вторично.

Спустя несколько секунд он почувствовал на лице своем горячее дыхание Крузадера.

Обрадовавшись, что снова нашел своего господина, благородный конь положил к нему на плечо свою голову; забыв, что каждая минута драгоценна, молодой англичанин обхватил обеими руками эту голову и поцеловал ее.

Итак, они встретились. И конь и всадник были готовы. Генри накинул на Крузадера уздечку, которую Педро догадался сунуть ему почти в самый последний момент, и одним прыжком очутился на смелом коне, помчавшемся вперед как стрела.

Склонившись на шею Крузадера, Генри с восторгом чувствовал его безумный полет. Он дышал полной грудью.

Отец и друзья его, склонившись у края галереи, все еще прислушивались к малейшему шороху пустыни; но гамбузино больше не сомневался в успехе.

— Ваш сын теперь на коне, сеньор, — обратился он к Роберту Тресиллиану, — я готов поклясться в том. Слышите?

Крузадер только что радостно заржал. Это признак того, что он нашел своего господина.

Роберт Тресиллиан, слишком взволнованный, чтобы взвесить эти доводы, все еще силился проникнуть взором в густой мрак, окутавший льяносы.

В эту минуту гамбузино сказал что-то на ухо инженеру.

Вдруг со сверкающим блеском ракеты сноп электрического света озарил на несколько секунд целый угол равнины.

Более удачного момента нельзя было выбрать.

Генри предстал вдруг перед своим отцом и товарищами как бы в блеске молнии. Верхом на Крузадере он мчался по дороге в Ариспу.

Сноп света, на мгновение упавший на льяносы, осветил лишь известное пространство, потом опять все погрузилось во мрак.

Если бы индейцы даже и заметили что-то, они все-таки не успели бы отдать себе отчета в том, что для них представилось бы лишь непонятным феноменом. Кроме того, сноп света шел со стороны Затерявшейся горы, противоположной их стану.

Но луча этого было достаточно, чтобы успокоить отца и друзей всадника.

— Спасен! Генри спасен! — вскричал отец его, отирая слезы.

— И спасет, в свою очередь, нас! — сказал гамбузино. — На этот раз у него есть все шансы. Он победит, а значит мы спасены.

Между тем в эту ночь никто не спал на возвышенности. Каждый из осажденных строил массу предположений.

Все почти были уверены, что Генри Тресиллиан имел возможность убежать, но уверенность эта не была еще все-таки полной.

Он отправился в путь благополучно; прибудет ли он так же счастливо и в Ариспу?

Вот о чем с горечью думали на возвышенности люди, находившиеся в почти безысходном положении и потому боявшиеся верить надежде.

Вопрос о плене или свободе обсуждался также и начальниками.

Дон Эстеван невольно был огорчен слезами Гертруды, мужество которой с отъездом Генри истощилось.

Роберт Тресиллиан делал невероятные усилия, чтобы казаться спокойным, но под этой бесстрастной наружностью скрывались невыносимые страдания.

Лишь один гамбузино рассуждал благоразумно.

— Сеньоры, — говорил он, — больше чем когда-либо мы имеем основание надеяться. Дон Генри мчится по направлению к Ариспе, на пути своем он не встретит дикарей, направившихся к реке Горказиту. Следовательно, людей бояться нечего. Голод? Жажда? Так разве он не обеспечен запасами на целых пять дней? Итак, прибыв в Ариспу, он увидится с полковником Реквезенцем. На этой же неделе полковник во главе своего полка явится сюда. Следовательно, нам остается лишь двенадцать дней терпения. К тому же, — прибавил он, обращаясь преимущественно к Роберту Тресиллиану, — мы не слышали ни малейшего шума, способного встревожить нас, а койоты, как вам известно, не забирают в плен без своих зловещих воплей. Повторяю, все обстоятельства складываются благоприятно для нас.

— Значит, вы думаете. Генри спасен? — прошептала Гертруда.

— Сеньорита, — отвечал гамбузино, — я не только думаю, но готов поклясться в том.

Люди, испытанные судьбой, всегда недоверчивы. Если и предположить даже, что Генри прибудет в Ариспу цел и невредим, то кто может поручиться за успех его предприятия?

Полковника Реквезенца могло и не быть там, и — кто знает? — быть может, узнав о враждебных намерениях индейцев против колоний на реке Горказите, он отправился именно туда, чтобы разрушить их планы.

— А если бы даже и так? — возразил гамбузино, всегда на все находивший ответ. — Разве оставляют построенный в степи город совершенно без войска? Я прекрасно помню, что перед нашим отъездом говорилось в Ариспе о возмущении индейцев яквитов, живущих в стране Гуайямы. Затем, если предположить, что полковник Реквезенц и отправился в поход против индейцев, остаются еще жители Ариспы и работники на гасиендах и в окрестностях. Разве я сам не слыхал, как говорили, что брат сеньоры Вилланева, дон Ромеро, в состоянии вооружить триста добровольцев и в случае нападения может защищаться в своей гасиенде собственными силами, не рассчитывая на помощь извне?

— Совершенно верно, Педро Вицента, но ведь это не солдаты.

— Что вы говорите? — возразил гамбузино. — Ну, хорошо. Предположим самое худшее, что только возможно, — отсутствие полковника со своими уланами; для меня несомненно в таком случае, что дон Ромеро во главе своих добровольцев отправится в льяносы, и тогда будем кое-что значить и мы, ибо к нам присоединятся солидные всадники, по крайней мере, на таких же хороших конях, как и апачи. А раз настанет эта минута, клянусь, дон Эстеван, вам не придется увидеть, что я побоялся спуститься и уложить, в свою очередь, столько этих разбойников, сколько позволит мне запас зарядов.

При виде такой уверенности нельзя было не приободриться, особенно когда ее обнаруживал тот, кто показывал себя до сих пор таким осторожным и рассудительным человеком.

По мере того, как шло время, исчезала и уверенность, внушенная Педро Вицентой; опять явилось сомнение и обуяло людей, у которых голод убавил не только терпение, но энергию и даже нравственную силу.

ПОЛКОВНИК РЕКВЕЗЕНЦ

В Ариспе, как и предполагал гамбузино, очень интересовались экспедицией, и отсутствие всяких известий о ней вызывало живейшие опасения.

Отъезд каравана, собравшегося под начальством дона Эстевана, возбуждал большой интерес и вместе с тем некоторое беспокойство. Но присутствие и содействие Педро Виценты, славившегося по всей провинции неустрашимостью и глубоким знанием пустыни, успокаивало самых боязливых.

Однако отсутствие от них каких-либо вестей начинало казаться чрезвычайным.

Дон Эстеван обещал прислать в Ариспу гонцов, как только отыщет местонахождение рудника, которое было известно одному гамбузино.

Уже прошло около месяца, как должно было прийти известие, а оно все не приходило.

Гонцы и всадники, рассылаемые полковником Реквезенцем от Ариспы, поочередно возвращались назад, не находя ни малейшего следа рудокопов.

Полковник знал, что шайки индейцев свирепствовали в Соноре; лазутчики донесли ему даже, что