– Ты знаешь Царя Соломона? – спросил он.

– Угу.

– Так вот – он тебе не верит.

– Неужто? А я думал, ты сюда прибыл только для того, чтобы выдать мне приз.

– Я тебе тоже не верю.

– Прискорбно слышать.

– Это ты Соломону скажи.

И Блюм уставился в окно. Тенделл стиснул руль. Прежде человека он никогда не убивал, но сейчас вполне чувствовал в себе силы, если припечет, покуситься на Морду-Блюма. И пошел Царь Соломон куда подальше…

Тенделл выпрыгнул из машины, занесенной снегом, и поспешил предупредить шоферов о смене маршрута.

– Паршивец Уоллес, – прогудел Райбер, здоровенный датчанин. – Мы ж яйца скоро отморозим.

Его коллеги Конлон и Маркс кивнули в знак согласия. Аскетичность Уоллеса даже по меркам северо-востока казалась чрезмерной.

– Ехать дальше нельзя, – объявил Тенделл, – в такую-то погоду!

– А че Блюм говорит? – поинтересовался Конлон.

С Блюмом они хотя и не общались, но слышали вопросы, которыми он пытал канадцев, и были в курсе делишек, которые он хочел замутить. Их самих он пока не допрашивал, но это, безусловно, маячило впереди.

– Он недоволен, – признался Тенделл. – И пускай пешком в Бостон шагает, мне-то что.

– Не дай бог с ним что-то случится, – забеспокоился Маркс.

– Если случится, Царь Соломон нас поубивает, – заверил его Тенделл.

– Ну и дерьмо, – пробормотал Конлон.

– Ладно. Мы чисты – и Дэнни это знает. И плевать на дешевые понты.

Они еще побурчали, но холод и снег быстро положили конец их дискуссии. Когда Тенделл вернулся в свою машину, Блюма он застал с выложенным на колени «Кольтом».

– На охоту собрался? – осведомился Тенделл.

– Ты что-то долго ходил.

– Решил прогуляться и подышать свежим воздухом. Говорят, хорошо для цвета лица. Ты убери пушку-то. Здесь никто на тебя зуб не держит.

– Да? А у меня хороший слух. И, по-моему, я твоим друзьям не нравлюсь.

Однако «Кольт» исчез в складках пальто.

Тенделл завел мотор.

– Вы не любите евреев, – пустым голосом сказал Блюм через милю-другую.

Судя то тону, это было утверждение, а не вопрос.

Тенделл не ответил: он целиком сосредоточился на вьюжной завесе.

Наконец он нарушил тишину.

– Лично я в евреях души не чаю, – с напускной беспечностью заявил он. – Бизнес с ними делаю, пью с ними, даже в разное время нескольких еврейских женщин трахал. И дело, кстати, в другом.

– А в чем?

– Ты человек Соломона. И ищешь повод влепить мне в башку пулю, потому как Царь хочет, чтобы другим было неповадно повторять выходки Селлерса.

– А тут сомнений нет. Селлерс обдурил Царя.

– И Дэна Кэрролла тоже.

– В этом Царь, надо сказать, не уверен.

– Значит, Царь ошибается.

Парок от дыхания Блюма стрельнул, но затерялся на фоне ветрового стекла, словно его попытка испариться из враждебного кокона кабины оказалась безуспешной.

– Царь подумал, что они с Кэрроллом мутили заодно, – сказал Блюм. – Но он кой-чего не учитывал. Ирландцы заправляют полицией, пожарной службой, муниципалкой. Под ними власть. У евреев в этом смысле власти нет. Мы – другие.

– Ты считаешь, положение улучшится с твоим приездом, когда ты начнешь докапываться до каждого парня?

– Ты в шахматы играешь?

– Нет. Играми отродясь не увлекался.

– А зря, – сказал Блюм. – Игры – отражение реальности, а шахматы – война на доске. Царь и Дэн Кэрролл бьются за влияние. А люди, которых они посылают на разные задания, – их пешки. Вот их-то в любых конфликтах и сметают первыми. Что до парней вроде нас, то мы – кони, слоны, ладьи. Если мы проявляем беспечность, нас срубают пешки, но в основном мы уязвимы перед такими же, как и мы сами.

– А Селлерс? Он кем был?

– Пешкой, которая полагала, что метит в короли.

Больше они не обменялись ни словом. Между тем они уже приближались к жилищу Уоллеса. Не было ни указателя, ни ворот, а просто прореха в линии деревьев. Узкая грунтовка, различимая лишь по отсутствию растительности, вилась через лес, а из-за кисеи бурана уже виднелся сельский домик. Смотреть особо не на что, но все равно человечье жилье: в окнах – уютный оранжевый свет, дым с искорками из трубы. Рядом стоял амбар и еще постройки поменьше. А в лесу пряталась и Уоллесова винокурня.

Вереницу машин встретил старик-хозяин. Он вышел на крыльцо с дробовиком в руке. Правду, пушку он на незваных гостей не наставил.

Тенделл затормозил и высунулся из окна.

– Давайте-давайте-ка сюда, – дал соизволение Уоллес, и Тенделл въехал во двор.

Блюму он велел не выходить из машины.

– При виде чужих старина нервничает, – пояснил он и направился к крыльцу. Хозяину домовладения было за семьдесят, о чем свидетельствовали длинные седые волосы и такая же борода. Просторное пальто с меховой опушкой он накинул на шкиперского вида свитер, из зимних сапог торчали внапуск штаны из чертовой кожи. От Тенделла не укрылось, что курки дробовика взведены, и опускать их Уоллес не спешил.

– Нам бы приткнуться на ночь, Эрл.

– С чем прибыли?

– Угадай.

Уоллес прищурился на Блюма, пока что сидящего в ма- шине.

– А с тобой кто еще пожаловал?

Тенделл ухмыльнулся.

– Один из людей Соломона. Конлон, Маркс и Райбер тоже здесь.

– Ты сказал Соломонову человеку сидеть на месте?

– А как же.

– Он тебя не послушался.

За спиной послышался хруст гравия и снега. Тенделл обернулся и увидел Блюма.

А Блюм, в свою очередь, уставился на Уоллеса. И тем досконально себя представил.

– Как дела? – поинтересовался Блюм.

– Живем помаленьку, – ответил Уоллес.

Он оценивающе посмотрел на Блюма, который притопывал на снегу, спрятав руки в карманы пальто. Можно было поспорить, что в одной он сейчас сжимает «кольт».

– Че с ногами-то? – спросил Уоллес.

– Ничего. Замерз.

– Тогда надо было в машине оставаться.

– Че, проблема какая-то? – произнес Блюм, переводя взгляд с Уоллеса на Тенделла.

– Господи! – вздохнул Тенделл. – Да у нас – полный порядок. Да, Эрл?

Уоллес, похоже, думал заерепениться, но здравый смысл возобладал. Опустив оба курка, он нянчил дробовик в руках.