- Ну не сейчас, конечно, - сказал Лютер и, успокаивая, схватил меня за руку, - не сейчас, Генри. Возможно, через месяц-другой. Тайна Господа - в творимых Им чудесах. Как знать, может, через месяц ты станешь властителем этого мира? Если бы у тебя был полис, ты мог бы занять денег в страховой компании. Это освободило бы тебя от множества унижений.

Я кинулся от него прочь. Успел благополучно перебраться на другую сторону, а он, оцепенев, как статуя, все еще стоял с протянутой рукой. Подарив Лютеру прощальный взгляд, я вложил в него все презрение, на которое был способен. «Кретин чертов, - бормотал я себе под нос, идя по улице, - пошел ты знаешь куда со своим гребаным Утешителем! Такой дерьмовой парочки, как ты и Тот, кому ты молишься, мне еще в жизни не встречалось. Молись! Помолюсь, будь спокоен! Чтоб тебе ползать на карачках за каким-нибудь вшивым центом! Помолюсь! Чтобы у тебя руки-ноги отсохли, чтоб у тебя зенки ослепли, паскуда паршивая!»

Я вернулся в свой темный дом. Моны не было. Уселся в большое кресло и впал в мрачную задумчивость. В мягком свете настольной лампы комната казалась красивее, чем я замечал раньше. Даже стол, пребывавший в неописуемом беспорядке, внушал мне теперь ощущение теплоты. Я надолго прервал свою работу. Рукописи валялись как попало, книги раскрыты на страницах, которые я читал последними. На верху книжного шкафа лежал открытый словарь.

В эту минуту, сидя в моем большом кресле, я понял, что комната обжита мной. И я тоже был ее законной частью, я не мог жить нигде, кроме нее. И с моей стороны, со стороны жильца, было порядочной глупостью часами бродить где-то вне дома. Мое дело - сидеть дома и писать, Не надо мне делать ничего другого, только писать! Провидение хранило меня до сих пор, почему бы ему не охранять меня вечно? Чем меньше я заботился о материальной стороне жизни, тем лучше шли дела. Эти вылазки во внешний мир только отчуждали меня от остального человечества.

После той поистине фантастической вечеринки с Кромвелем я не написал ни строки. Я пересел за письменный стол и стал перебирать бумаги. Последняя колонка, которую я написал - в тот самый день, когда нас посетил Кромвель, - лежала передо мной. Я быстро перечитал ее. Звучало неплохо, очень неплохо! Даже слишком хорошо для газеты. Я отложил ее в сторону и внимательно вчитался в небольшой рассказ, так и оставшийся неоконченным, тот самый «Дневник футуриста», отрывки из которого я когда-то читал Ульриху. Мне не только понравились - меня глубоко тронули собственноручно написанные слова. Написать так можно было, лишь испытывая ощущение большого душевного подъема.

Я просматривал одну рукопись за другой, то тут, то там выхватывая строчку-другую. Наконец дошел до своих заметок. Они казались столь же свежими, столь же дышащими энергией, как тогда, когда я их набрасывал. Иные из тех, что мне уже довелось использовать, выглядели так привлекательно, что просились на бумагу заново; какие-то рассказы подмывало переписать, запечатлев происходящее под новым углом зрения. Чем глубже я зарывался в бумаги, тем лихорадочнее становилась мысль. Словно внутри завертелось какое-то громадное колесо.

Я сдвинул все в сторону и закурил сигарету. Все, что я хотел написать за несколько прошедших месяцев, без малейшего нажима писалось само. Сочилось из меня, как из кокосового ореха. Мое собственное «я» не имело к этому ни, малейшего отношения. Созиданием занимался кто-то и другой. А я был просто радаром, принимающим импульсы и транслирующим их в небеса.

Интересно, что только вчера, спустя двадцать лет с описываемого момента озарения, посетившего меня в тот день за столом, я налетел на слова некоего Жана-Поля Рихтера, в точности соответствующие моему тогдашнему самоощущению. Какая жалость, что в то время я их не знал! Вот что он писал:

«Rien ne t'а jamais emu davantage que le sieurJean-Paul. II s'est assis a sa table et, parses livres, il m 'a corrompu et transforme. Maintenant, je m'enflamme demoi-meme.

Мои мечтания были прерваны стуком в дверь.

- Входите! - сказал я, не сдвинувшись с места. К моему удивлению, вошел м-р Тальяферро, хозяин дома.

- Добрый вечер, мистер Миллер, - заговорил он негромко, мягким тембром южанина. - Надеюсь, я вам не помешал?

- Ничуть, - ответил я, - я просто задумался. - Я жестом пригласил его сесть и, выдержав надлежащую паузу, спросил, чем могу быть ему полезен.

Он благожелательно улыбнулся и придвинул свой стул поближе.

- Вы, судя по всему, с головой ушли в работу, - сказал он с искренней добротой. - Сожалею, что мне пришлось вас побеспокоить.

- Нет, нет, уверяю вас, мистер Тальяферро. Я действительно рад, что вы пришли. Я и сам собирался к вам заглянуть. Вы, должно быть, уже спрашиваете себя…

- Мистер Миллер, - перебил он меня, - мне подумалось, что нам давно уже стоило бы поговорить. Я знаю, у вас полно дел и помимо вашей работы. И вы, возможно, не обратили внимания, что с тех пор, как последний раз вносили квартплату, прошло несколько месяцев. Я знаю, как вам, писателям, приходится…

Этот человек был так мягок и деликатен, что у меня просто не было сил кривить перед ним душой. Я и понятия не имел, за сколько месяцев мы задолжали. Чем я в м-ре Тальяферро искренне восхищался, так это его умением не причинять ни малейшего неудобства. Он всего один-единственный раз постучал нам в дверь, да и то для того лишь, чтобы справиться, не нужно ли нам чего-нибудь. И с чувством глубокого облегчения я сдался на его милость.

Не знаю, как это получилось, но через несколько минут мы сидели с ним на складной койке, которую вместе с Моной купили для О'Мары. Обняв меня за плечи, м-р Тальяферро очень мягко и спокойно, как своему младшему брату, объяснял мне, что понимает: я человек хороший и не собирался обманывать его, так долго (пять месяцев, как оказалось) медля с квартплатой, но все равно рано или поздно мне придется принять в расчет неумолимую реальность окружающего мира.

- Мистер Тальяферро, мне кажется, если бы вы дали нам небольшую отсрочку…

- Сынок, - сказал он, слегка нажимая мне на плечо рукой, - тебе не отсрочка нужна, а пробуждение. На твоем месте я не откладывая поговорил бы с миссис Миллер о том, что вам стоит поискать жилье, более подходящее для людей с вашим доходом. Я не собираюсь вас торопить. Осмотритесь… не спеша подыщите себе подходящее место и тогда съезжайте! Что скажете?

Я чуть не плакал.

- Вы слишком добры к нам, - сказал я. - Конечно, вы правы. Мы, конечно, подыщем другое место и постараемся сделать это побыстрее. Не знаю, как благодарить вас за внимание и деликатность. Наверное, я и в самом деле мечтатель. У меня и в мыслях не было, что мы задолжали вам за такой срок.

- Конечно, не было, - согласился м-р Тальяферро. - Вы человек честный, я знаю. Но не переживайте…

- Не переживать я не могу. Даже если нам придется съехать, не уплатив за все месяцы, я хочу, чтобы вы знали: мы непременно выплатим задолженность позже - возможно, в несколько взносов.

- Мистер Миллер, в других обстоятельствах я охотно бы согласился с вами, но сейчас, как мне кажется, это значило бы требовать от вас слишком многого. И если вы найдете себе пристанище до начала будущего месяца, меня это вполне устроит. А об оплате за прошлые месяцы забудем, хорошо?