Мы танцуем еще долго. И долго кипит вокруг нас веселье и смех. Моряки умеют отдыхать. Галя возбуждена и бросает на меня красноречивые взгляды. Но я почему-то не очень верю в свой успех. Она оказалась куда хитрее и скрытнее, чем я полагал. И у меня такое ощущение, что я ей зачем-то нужен.

— Тебе здесь нравится? — спрашивает Галя.

— Очень, — говорю я. — Хотя… не все.

— А что не нравится?

— Например, тот парень, который хотел с тобой посекретничать.

Галя улыбается.

— Уже ревнуешь?

— Немного.

— Не надо. Это, милый, не тот случай. Это… Ай, не говори мне о Сенечке. Не хочу его даже видеть.

— Зато Сенечке, кажется, хочется.

— Расхочется…

Галино лицо становится неожиданно злым и озабоченным. Такой я ее еще не видел. Впрочем, она тут же спохватывается и снова улыбается.

— Не болит? — ласково опрашивает она и проводит рукой по моей щеке.

Да, ей легко вскружить голову любому парню, и, если она его потом бросит, он будет так же смотреть на соперника, как этот Сенечка на меня. А может быть, тут дело серьезнее?

Поздно вечером мы уходим из интерклуба. Галя выводит меня через какую-то незаметную дверь во двор.

— Это еще зачем? — удивляюсь я.

— Тебе что, нужны лишние встречи? — насмешливо спрашивает она. — Или ты думаешь, тебе будут платить за каждый синяк?

Мы долго идем по пустынным полутемным улицам. Галя живет далеко, по пути к Большому Фонтану, в маленьком деревянном домишке. Около калитки мы прощаемся.

Я пытаюсь Галю обнять, но она неожиданно вывертывается и строго говорит:

— Не трогай. Потом. Сейчас у меня большое горе. Я потеряла любимого человека.

— Он тебя бросил? — с негодованием спрашиваю я.

— Нет. Его… убили. Или такого не может быть, думаешь? Так вот, может.

— И тихо, даже как-то задумчиво добавляет: — И меня… могут.

Она вдруг хватает меня за руку, прижимается ко мне и лихорадочно шепчет:

— Ты меня не оставишь?.. Ну неделю хотя бы не оставишь?.. Ну поклянись!..

В гостиницу я возвращаюсь совсем поздно.

По дороге я еще захожу в управление и связываюсь с Москвой.

Наш дежурный мне сообщает:

— Получена шифровка из Пунежа. Откаленко нашелся. Жив. А его объект уехал к вам в Одессу. Так что учтите.

— Что случилось с Откаленко?!

— Наделал глупости. Поспешил. Погорячился. Завтра получите подробное сообщение. Пока все.

Утром Лена говорит:

— Ко мне сейчас зайдет Гога. Побудь в кабинете, ладно?

Я улыбаюсь.

— Ты, кажется, боишься своего страстного поклонника?

Лена в ответ презрительно пожимает плечами.

— Я, к твоему сведению, умею не только танцевать. Пусть попробует…

— Он попробует, будь уверена. Это тот еще мальчик.

— Тем хуже для него.

— И для нас. Если ты его сильно обидишь.

— Постараюсь его вообще не обидеть. И ты мне нужен вовсе не для того, чтобы вступаться за меня.

— А для чего же?

— Понимаешь, — задумчиво говорит Лена, глядя в окно. — Вчера, когда мы шли из интерклуба, он сказал одну странную фразу: «Пусть твой братик держится подальше от этой девки, а то ему могут ой как нехорошо сделать». Я к нему пристала, чтобы он сказал точнее, а он ни за что. «Скажу, — говорит, — только ему самому. Не женское это дело». Страшную важность, понимаешь, на себя напустил.

— И конечно, лез целоваться? — чуть-чуть даже ревниво спрашиваю я.

— А ты сам не лез к Гале? — смеется Лена.

— Попробовал, — признаюсь я. — И вот что из этого получилось…

Я рассказываю о своем странном разговоре с Галей у калитки ее домика.

— Она явно кого-то боится, — в заключение говорю я. — И скорей всего тех, кто убил ее возлюбленного. Видимо, этого самого Клячко. И тут замешан Зурих. Так что твой Гога может нас вывести на чей-то след или хоть дать какой-то намек на него. И за то спасибо.

Лена качает головой.

— Вряд ли. Он действительно малявка и питается слухами. Но поговорить тебе с ним все-таки надо.

— Да, конечно, — соглашаюсь я.

В это время звонит телефон. Я снимаю трубку и узнаю лукавый голос Стася:

— Братик? Привет! Как почивали?

— Отлично. Привет, Стась.

У нас с этим майором установились удивительно простые и дружеские отношения. Вот это, я понимаю, начальник.

— Надеюсь, вас пока никто не обидел в Одессе? — интересуется Стась. — Вернее, тебя. Насчет сестренки я в курсе.

— Меня попробовали. Но обидел, кажется, я. И серьезно. Наверное, даже попало в сводку.

— Да? — настораживается Стась. — Уж не трех ли джентльменов на Греческой?

— Возможно. Я еще плохо знаю вашу географию. Приду, доложу во всех подробностях.

— Машину прислать?

— Пока еще есть ноги. Буду у вас через час-полтора.

— Будь, — говорит Стась. — Жду.

Я вешаю трубку и ловлю на себе взгляд Лены.

— Из Москвы они ничего не имеют? — спрашивает она.

— Сами туда сегодня позвоним, — как можно спокойнее отвечаю я.

Я не могу сказать Лене то, что узнал вчера ночью от дежурного, уж лучше я буду пока волноваться один.

В этот момент раздается деликатный стук в дверь. Я удаляюсь. Пришел Гога. Некоторое время я слышу журчанье и мурлыканье его голоса в гостиной и веселое щебетание Лены. Никаких других звуков я не улавливаю, Гога, видимо, ведет себя вполне прилично. Потом Лена открывает дверь и громко говорит мне:

— Виталий, зайди к нам, пожалуйста. Гога тебе что-то хочет сказать.

Лениво потягиваясь, словно меня разбудили или оторвали от какого-то дела, я захожу в кабинет. Гога поднимается с кресла мне навстречу. Теперь я могу разглядеть его как следует при дневном свете.

Он худощав и высок, хотя и заметно ниже меня, у него тонкое смуглое лицо, резко очерченный рот, густые брови и черные, зачесанные назад длинные волосы чуть не до плеч, широкие бакенбарды наползают на загорелые щеки. Одет он, как и вчера, в узкие брюки и пеструю рубашку. Но сегодня наряд его дополняет синяя джинсовая курточка с металлическими пуговицами, изящно подчеркивающая тонкость его талии и ширину плеч. Ничего не скажешь, красивый парень. Но в черных выпуклых глазах Гоги я улавливаю какую-то суетливость и неуверенность, хотя движения его весьма развязны. Словом, рыбешка он действительно мелкая и, наверное, мало кто с ним считается.