Оцепеневшая Изочка понимала, что не доросла до постижения человека, слитого из двух, что ей запрещено это видеть. Зрелище казалось одновременно уродливым и прекрасным и, конечно, не предназначалось для детей. Оно вообще ни для кого не предназначалось. Это и зрелищем не было, это была тайна, чужая, только на двоих тайна. Но что-то странное, тягучее горячо поднималось внутри, и хотелось смотреть и смотреть, как спаянные воедино мужчина и женщина летают на невидимых качелях, сидя в птичьем гнезде на совершенно бездвижной почве, затянутой дырявым войлоком сухой тины.

В Изочке боролись жгучий стыд, изумление, любопытство… и стыд победил – она опрометью бросилась из кустов.

У края луковой поляны ее догнал, ударил в спину гортанный крик. Птичья песнь позади завершилась душераздирающим стоном. Горлица кричала глубоким жалобным голосом, на пределе высокой мольбы, будто билась в силке.

Изочка неслась с Зеленого луга, яростно расчесываясь на бегу. Комары все-таки покусали лицо и руки, пока она стояла в сырых кустах. А те люди, похоже, не чувствовали ни комариных укусов, ни сырости, хотя были голыми. Они не заметили Изочку и вряд ли увидели бы, даже если б она встала к ним ближе. Они ничего вокруг не видели, до самозабвения увлеченные своей работой… нет, скорее, игрой, ведь качели – развлечение. Хотя, если эти двое забавлялись, почему женщина стонала так жутко – мужчина же ее не убивал?..

Теперь выяснилось: чудна́я игра называется словом «любиться» и другим, непроизносимым. А Полина спокойно перечислила всякие матерщинные слова. Изочка часто их слышала и, случалось, без всякого умысла повторяла некоторые при Марии, за что получала по губам. Спросила потом у Гришки, а он покраснел и пробормотал: «Ты дура».

…Оказывается, после того, как люди налюбятся, у них рождаются дети. Мужчина бросает в женщину семя. За девять месяцев семя в таинственной брюшной полости превращается в дитя. Ребенок выпадает из того места, которым писают. Ужасная Полина назвала эту часть тела «кокосовым» словом, самым тошнотворным из всех, грязным, как дыра уборной…

Раз дети появляются только так и не иначе, все имеющие детей взрослые, несомненно, любились. Все – цари и царицы, короли и королевы в сказках, принцы и золушки, ученые, поэты, художники, учителя, балерины – даже учителя и балерины! – любились. А звери? Наверное, и они! Зайцы, волки, медведи… Изочка замерла от невероятной догадки: все человечество и все «зверство» на земле занимается этим!..

Выходит, если повзрослеешь, выйдешь замуж и захочешь родить ребеночка, тоже придется… Изочка содрогнулась, представив себя с зажмуренными глазами и оскаленным ртом на коленях мальчика… то есть мужчины. «Вранье, выдумка, Полина спятила», – отбивалась она от диких мыслей, уже нисколько не сомневаясь, что это – правда.

– Откуда ты про такую «любовь» знаешь? – поинтересовалась Изочка с нехорошими подозрениями.

– Все кругом знают, кроме тебя, Готлиб, – сонно засмеялась Полина.

Изочка страшно устала от картофельной нормы, но долго не могла уснуть. В темноте перед нею маячило, сотрясаясь в конвульсиях, двухголовое существо. Черты его запрокинутых в необъяснимой истоме лиц чудились знакомыми. Мелькали русый вихор колхозного шофера Сергея и русые косы Гали – оба они были светло-русыми, крупнотелыми и походили друг на друга, как брат и сестра.

Нет, в прошлом году Изочка видела не их, они тогда не встречались, даже не познакомились еще. А в глазах все равно мелко подрагивала большая, белая Галина грудь, виденная в бане, – предмет девчоночьих обсуждений, насмешек, а может быть, зависти…

Сердце Изочки заходилось от бесконечной жалости к красоте и безобразию нераздельного существа, и сжатый комок внутренностей медленно поднимался в животе снизу вверх, как бывает от высоты.

Началась учеба, а Галя, не дождавшись совершеннолетия, ушла жить к Сергею. Ушла, хотя стыдили и звали, поэтому не получила ничего, что с поздравлениями и пожеланиями вручают напоследок выпускнику. Правда, позднее Леонарда Владимировна все же послала самовольщице положенную сумму денег – на свадьбу.

Девочки отправились к Гале после уроков за неделю до торжества. Найти двор молодых оказалось несложно: колхоз выделил водителю участок на окраине, где друзья помогли ему поставить засыпуху-времянку – перемочь год-два, пока не поднимется пятистенка с денежкой в лапу[66], рассчитанная не на одно поколение. На символически огороженном столбиками дворе уже возвышалась груда золотистых бревен.

Новоиспеченная хозяйка обрадовалась гостьям, налила чаю и застеснялась, что, кроме сухариков, угостить нечем:

– Мы ж на чашки-ложки, на вещи нужные потратились… Зарплату Сереже завтра должны дать. А к зиме с долгами расплатимся, накупим продуктов и станете ко мне на обед бегать. Не хуже Молчановой буду первое-второе стряпать!

Свадьба, выяснили девочки не без некоторого разочарования, ожидалась скромная, без пышного наряда и золотых колец.

– Да никакая это не свадьба, – смущалась невеста. – Просто чаепитие. И не вздумайте ничего дарить! Будто я не знаю, что денег вам неоткуда взять. Лучший подарок – вы сами, а то ведь могут и не отпустить.

– Пусть попробуют, – нахмурилась Полина.

Опасаясь опоздать на обед, девочки сидели как на иголках. Галя торопила конфузливо:

– Бегите, голодными же останетесь…

В дороге Полина кричала:

– Я лично без подарка не пойду! Галка не хочет нас затруднять и жалеет, но это позор – идти на свадебное чаепитие без подарка!

Наташа согласилась – конечно, позор. Принялись бурно обсуждать животрепещущий вопрос – что подарить? Посуду, постельное белье, электрочайник, утюг, радиоприемник?

Предложений была куча. Денег не было.

– Готлиб, попроси-ка ты рублей двести у своего дяди Паши в долг, – нашла выход Полина. – Он добрый, согласится подождать несколько лет. А как начнем работать, с первых же получек отдадим.

Просьба тяжело обременила Изочку.

– Посмотрим. Если придет в воскресенье…

Она не видела его с «картошки» и сильно беспокоилась. К вечеру уже было прикинула, не сбежать ли в общежитие на улице Карла Байкалова, и вдруг дядя Паша сам притащился, крепко подвыпивший, с огромным мешком за плечами, как Дед Мороз.

Девочки деликатно удалились, чтобы не смущать Изочку и поддатого дядю Пашу. Закрывая за собой дверь, Полина безмолвно, одними губами напомнила: «Деньги попроси!»

– Павел Пудович, вы б не пили больше…