– Надеюсь, еще увидимся как-нибудь... – сказал на прощание Человек-Овца.

– Не сомневаюсь, – ответил я.

Человек-Овца ушел через пастбище на восток. Фигурка его очень скоро скрылась за снежной вуалью. И осталась одна тишина.

Я налил в бокал Человека-Овцы бренди сантиметра на два и выпил залпом до дна. В горле сделалось горячо. Чуть погодя горячей волной окатило желудок. Еще через полчаса дрожь во всем теле кое-как унялась. Только звон часов у камина как будто усилился и еще долго грохотал, не найдя выхода, в голове. Я принес со второго этажа одеяло и прикорнул на диване. Непонятно с чего я смертельно устал – точно малый ребенок, что потерялся в лесу и проплутал трое суток по буреломам. Я закрыл глаза – и уже в следующую секунду спал, как убитый. Мне приснился кошмарный сон. Такой кошмарный и неприятный, что даже не вспомнить, о чем.

Густой маслянистый мрак просочился через уши в голову и заполнил всего меня изнутри. Снаружи кто-то настойчиво пытался громадной кувалдой раскроить обледеневший земной шар на куски. Восемь фантастической силы ударов один за другим сотрясли всю планету. Но старушка-Земля не разбилась, а только покрылась мелкими трещинами.

Восемь?.. Восемь вечера!

Я помотал головой и открыл глаза. Все тело одеревенело от холода, а голова раскалывалась от боли. Было отчетливое ощущение, будто меня засунули в кухонный миксер, добавили льда и хорошенько взболтали. Но самым неприятным оказалось проснуться в кромешной тьме. Когда просыпаешься и открываешь глаза в темноте, кажется, что весь мир теперь придется сотворять заново. Себя же при этом себя ощущаешь так, будто залез в чужое тело и живешь чужой жизнью. И нужно изрядно повозиться, чтобы спроецировать себя на эту жизнь – и снова в нее вернуться. Странное, вообще, занятие – рассматривать свою жизнь как жизнь кого-то другого. Сама мысль о своей жизни отдельно от себя самого крайне плохо переваривается сознанием.

Я поплелся на кухню, сполоснул под краном лицо и выпил один за другим два стакана воды. Хотя вода была ледяная, лицо продолжало гореть, как и прежде. Я вернулся в гостиную, сел на диван и попытался собрать во что-нибудь цельное разрозненные куски своей жизни. То, что вышло в итоге, ничего осмысленного не представляло; но, по крайней меря, я почувствовал, что это была моя жизнь. Моя, а вовсе не чья-то другая. И только тогда, наконец, я медленно начал возвращаться к себе самому. Очень трудно объяснить кому-то другому это фантастическое ощущение: Я – ЭТО Я... Еще труднее представить, что это кому-то может быть интересно.

В какой-то миг мне почудилось, будто на меня кто-то смотрит – но я тут же перестал обращать на это внимание. Я уверен, что сижу один-одинешенек в огромной комнате. А раз я в этом уверен – значит, по крайней мере, для меня так оно и есть.

Я начал думать о клетках тела. Права была жена. Все, все постепенно уходит в прошлое и исчезает там навсегда. Я САМ ИСЧЕЗАЮ – чем дальше, тем больше. Я потрогал ладонью лицо. В кромешной тьме оно вовсе не показалось мне моим лицом. Скорее, это было чье-то лицо, которое приняло черты моего. С памятью тоже творилось что-то невероятное. Имена людей, названия вещей и понятий плавились и растворялись в кромешном мраке.

Неожиданно темнота разродилась оглушительным звоном: часы пробили половину девятого. Снегопад прекратился, но плотные тучи по-прежнему заволакивали все небо, не оставляя ни щелочки, ни просвета. Темнота была идеальной. Очень долго я сидел, утонув в подушках дивана, и грыз ноготь большого пальца. Даже собственные ладони я различал с трудом. Керосинку я погасил, и в комнате становилось все холоднее. Кутаясь в одеяло, я проваливался взглядом в безбрежную тьму. Постепенно мне стало казаться, будто я сижу, скорчившись, на дне глубокого колодца без малейшей надежды когда-либо выбраться на свободу. Время текло, как мазут. Молекулы темноты расчерчивали фантастическими схемами каждую клетку моего тела. Постепенно эти схемы беззвучно рассасывались, и на смену им появлялись другие. Материя застыла, подрагивая, как остановившаяся ртуть, и лишь темнота продолжала совершать в пространстве свои бесконечные трансформации.

Я прекратил всякую мыследеятельность – и позволил Времени плыть, как ему заблагорассудится. Время подхватило меня и понесло своими неведомыми течениями. Беспрестанно обновляясь сама, темнота вычерчивала все новые и новые узоры в клетках моего тела.

Часы пробили девять. Гул от последнего удара медленно таял в пространстве и уже должен был уступить место надвигающейся тишине, как вдруг тишина странно съежилась, забилась в щель самой последней секунды – и так и не наступила.

– Ну, что? Поговорим? – спросил меня Крыса.

– Давай, – отозвался я.

– Давай, – отозвался я.

– Я, правда, пришел на целый час раньше... – добавил он, извиняясь.

– Пустяки, – сказал я. – Я тут, как видишь, просто помираю с тоски...

Крыса засмеялся. Он находился где-то сразу позади меня. Казалось, еще немного – и я прикоснусь к нему спиной.

– Прямо как в старые добрые времена... – сказал Крыса.

– По-моему, нам с тобой всю жизнь удается поговорить по душам, лишь когда оба помираем со скуки, – заметил я.

– Хм-м... А что – пожалуй, ты прав!

И Крыса широко улыбнулся. Это я понял, даже сидя в кромешном мраке к нему спиной. По тому, как слегка разрядилось напряжение в черном воздухе, по другим мелочам – я умел различать тот миг, когда он улыбается. Слишком долго мы с ним были друзьями. Так долго, что замучаешься вспоминать.

– С другой стороны, кто это сказал: «друзья по скуке – лучшие друзья»? – прибавил он.

– Да ты же, небось, сам и сказал.

– Хм! Чутье тебя, как всегда, не подводит...

Я тяжело вздохнул:

– На этот раз мое чутье подвело меня так, что хоть волком вой. Просто жить неохота, ей-богу! Даром, что вы мне столько подсказок подсовывали всю дорогу...

– Ладно, что уж теперь... Все, что требовалось, ты сделал, как нужно.

Я не стал ничего говорить. Крыса тоже молчал и, я уверен, даже в темноте разглядывал, как обычно, пальцы на левой руке.

– Представляю, сколько неприятностей я доставил тебе! – сказал он наконец. – Мне правда очень неловко. Но другого выхода у меня не было. Кроме тебя, было совершенно некого попросить. Да я уже писал тебе обо всем этом...

– Нет, погоди! Вот как раз обо всем этом ты уж мне, будь добр, расскажи. Все это, знаешь ли, пока очень плохо укладывается у меня в голове...

– Конечно, – сказал Крыса. – Конечно, расскажу. Но сначала мы выпьем пива.

Я поднялся было с дивана, чтобы пойти за пивом, но Крыса остановил меня.

– Сиди, сам принесу, – сказал он. – Все-таки ты у меня в гостях...