Подталкиваемый справа, слева, подпираемый, с растопыренными пальцами, взмокшей спиной, наконец я добираюсь до лестницы и спускаюсь по ней, как придётся, вместе с Мари-Мари, которая висит на моём поясе.

В каюте «Утренняя заря» я замечаю разбившийся бокал. Может быть, это тот самый бокал, который увидел Гектор, когда вошёл сюда?

Достаточно было одному хитрецу перевернуть таблички двух кают, чтобы всё поменялось местами.

О, поверьте, девочки, соображалка работает с трудом, несмотря на толчки корабля. Гипотез всё больше! Они растут в моей голове. Громоздятся! Надо бы их отсортировать! В какой-то момент Старик был изолирован от прислуги и Гектора, о чём он не знал. Была ли пущена в ход эта система, когда похищали других? А погребальный сундук?

— Куда мы идём? — волнуется Мари-Мари. — Ты не думаешь, что нам лучше бы подниматься, а не спускаться? Спасательных шлюпок в трюме нет, и если так дело пойдёт, они нам скоро понадобятся.

— Не волнуйся, малышка.

Я спускаюсь дальше. На глубине, мало-помалу, становится не так тяжело. Центр тяжести становится покладистее. Наконец я добираюсь до помещения массажистов. Кругом всё мокро, потому что вода переливается из бассейна большими волнами. Я слышу невообразимую мешанину звуков от флаконов, белья, стульев, столов, весов и людей. Парниша Раймон лежит на паркете и держит обеими руками сиську Берты, позволившей себе каприз помассировать грудь во время катаклизма. Она прикинута на манер матушки Евы, женщины моей мечты. Она мычит, словно вечерний рог и рог изобилия! Её толстый буфер порезан осколками. Она кровоточит по всей периферии. Сначала мне показалось, что они одни, но здесь оказывается ещё одна женщина в кепке с толстым помпоном. Она прикрыта трусами, на которых хороводят Эйфелева башня, Триумфальная арка и Сакре-Кёр, с этим гордым девизом на месте игривого бигуди «Париж — всегда Париж». Да ведь это же американка! Она об этом даёт знать, распевая «Звёздный стяг». Она думает, что она на «Титанике». Она решила тонуть с песней, это благородно, мужественно, это по-янкски! Да здравствует Америка!

Четвёртый персонаж барахтается посреди кишащей массы, но этот мяукает, ибо в его роду они все потомственные коты. Вода из бассейна накатывает широкой волной! Пшлуфф! Она накрывает их крики и гимны, она им гасит их мяуканье! Они захлёбываются! Они барахтаются! Дрыгаются! Лопочут!

Транзисторный приёмник, подвешенный на крючок, неумолимо продолжает передавать передачу Филиппа Бувара, который как раз потрошит одного специалиста по морским песням. Обладатель тонкого голоса объясняет Филиппу, как к нему пришло это призвание, когда он играл на берегу люксембургского водохранилища, и его захватила поэзия солнечных закатов в океане. В какой манере он поёт, маневрируя своей реей-гитарой. Бувар очень мило выставляет его в глупом виде, все аплодируют, и певец очень доволен своим успехом.

Самоотверженно я провожу операцию «Оказание первой помощи»! Надо спасать этот народец. Высвободить кота, вытащить американку, разжать руки застывшего в судороге Раймона. Надо отодвинуть мебель. Убрать лом и облом. Надо вытащить весы, оказавшиеся между ног у Берты. Выдернуть ножку табурета, застрявшую в её ляжках. Не мешкать в таких обстоятельствах! Лететь со всех ног, замечать всё с одного взгляда. И ещё просить пострадавших потерпеть! Успокаивать их! Уверять в том, что их страдания кончились, что наступил день славы. Давай, Сан-А! Трудись!

Некоторое время спустя мне удаётся навести видимость порядка в этом гиблом месте. Дамы едва переводят дух (у них такая роль). Раймон нервно плачет. Он натерпелся столько страха, милейший. Самый раз брать его в оборот, не так ли? Психологически он находится в таком состоянии, когда нервишки сдали, и можно попробовать из него кое-что вытянуть. Так, за работу!

— Займись тётушкой Бертой! — говорю я Мари-Мари. — Отведи её в медпункт!

Я поднимаю Раймона, хватаю его руку массажиста и веду в сауну. Пусть попарится, так он станет податливее.

— Мерси, мерси, — бормочет он. — О, как вы кстати. Куда вы меня ведёте?

Дверь в сауну не открывается, что-то мешает. Я надавливаю плечом. Наружный термометр показывает сто десять градусов. Смотри-ка, он, наверное, вышел из строя под ударами Средиземного.

— Заходи!

— Чего?

Толчком колена под зад я заставляю его сделать шаг и одновременно застонать от удовольствия.

— Хрррау, — кончает массажист.

Затем издаёт другой крик, что-то вроде демонического воя, если вы можете его себе представить. Как будто мы в фильме ужасов, когда героиня узнаёт, что её муж злой вампир, и она застаёт его за приготовлением коктейля из крови их горничной.

Я смотрю. И кого же он видит, ваш дорогой Сан-Антонио, мои птички?

Догадались?

Да, чёрт возьми, догадались!

Старика, друзья мои!

Старика лично или его подобие, ибо он без сознания и похудел на пятнадцать килограммов.

* * *

Он тут не один в луже пота. Шеф-массажист Анн тоже находится здесь; полностью голяком, тогда как мой досточтимый босс полуобнажен. Его рубашка и красивый белый блейзер лежат на дощатой полке сауны. Может быть, когда начал действовать жар, он немного разделся, чтобы не было так жарко?

Узрев своего кореша, лежащего бревном, Раймон издаёт истошный крик.

— Любимый! Любимый! — кричит он, бросаясь к нему.

Я возвращаю его к действительности ударом ноги под зад.

— Сцену с плачем оставь на потом, приятель, сначала надо отправить их в медпункт. Мне кажется, их хватил тепловой удар!

Мы зовём персонал. Во время шторма корабельный персонал не ходит по коридорам, поверьте. Он прячется за дверями, приводит в порядок туалеты, собирает пояса безопасности, наваливает их целой кучей, чтобы было из чего сделать плот Медузы. Персонал лучше смотрится на проспектах, где они показывают вышколенный сервис. Роскошные чаевые уплыли с горизонта. Он думает о своём спасении, не о вечном, о простом, короче говоря, самом срочном!

Мы столько били в колокола, орали, выводили из терпения, махали вилами и сыпали угрозами, что наконец мобилизовали троих матросов, которые оказались поблизости. Все вместе мы тащим этих выпаренных господ в медпункт к Гектору. Скоро у него свободных мест не будет, это точно.

Врач, вызванный в самом срочном порядке, даёт им кислорода, сколько не жалко. Затем он их мажет помадой на основе соплиума, чтобы смягчить ожоги от пара. Его диагноз осторожен. Он не решается сделать окончательный вывод, потому что не знает, обожжены лёгкие или нет. Столь редкие случаи не входят в его компетенцию. Впервые он имеет дело с пострадавшими от сауны.

Если бы вы видели Старика в его кровати, рожа с кулак, щёки впалые, кожа дряблая, у вас бы уголки сердца сжались, мои канальи. Как будто он возвратился домой после Бухенвальда. Он напоминает головку члена. Его статус несколько размылся оттого, что он разом похудел. Его скорчило, обмещанило.