— Да, да, — сказал мистер Смит, снова принимаясь за свои книги, таким тоном, словно он только что закончил великую комическую поэму. — Иной раз не вредно и пошутить… Эй, Стэнли, сбегай к «Никмену и сыновьям», снеси вот это и скажи, что это для мистера Бродхерста. Да торопись, смотри не теряй на это все утро, не вздумай опять кого-нибудь выслеживать по всему Лондону.

За эту неделю в «общую» комнату из кабинета просочились вести о мистере Голспи, но о Лине Тарджис не слыхал ничего. Он уже пал духом и твердил себе, что оказался в дураках и что все потешаются над его страданиями. Еще два раза он ездил в Мэйда-Вейл и слонялся вокруг дома № 4а, но был вознагражден только тем, что подметил раз чью-то тень на занавеске. В ту минуту он почувствовал искушение смело позвонить у двери и под первым попавшимся предлогом попытаться увидеть мисс Голспи. Но он не мог придумать никакого предлога, который не показался бы ей диким, и, боясь, что этот безумный шаг может все испортить да еще наделать ему неприятностей в конторе, он отказался от своего намерения.

Все остальные вечера он проводил очень скучно. Он решил наконец, что глупо мучиться из-за этой девушки, но одно дело — решить так, другое — перестать мучиться.

Стэнли вернулся и опять был куда-то послан. Мистер Смит ушел в банк. Тарджис и обе машинистки работали не спеша: в это утро дела было не так много. Потом Поппи Селлерс подошла к Тарджису с только что отпечатанными извещениями.

— Посмотрите, так ли я написала? — спросила она.

Он просмотрел извещения.

— Да, все правильно. Вы уж начинаете разбираться в деле, — добавил он, желая сказать ей что-нибудь приятное. («Она, в сущности, не плохая девчурка, эта Поппи».) — Хотел бы я уметь так хорошо писать на машинке. До вашего поступления мне приходилось иногда это делать, и выходило бог знает как грязно.

Желтоватое личико Поппи просияло. Но ответ ее был так же дерзко развязен, как всегда.

— Ого, мои акции поднимаются! Чем я заслужила такую любезность? Послушайте, — она заговорила конфиденциальным тоном, — вы ведь не сердитесь за то, что здесь говорилось… за то, что над вами хотели подшутить? Я рассмеялась невольно, и мне показалось, что это вас взбесило.

— Пускай себе шутят, если их это занимает, — ответил Тарджис надменно. — Но я нахожу, что это глупо. Я не имею привычки вмешиваться в личные дела других. Меня не задевает то, что говорит наш Смитти, потому что он славный старикан и редко позволяет себе такие выходки, но этого Сэндикрофта я не выношу. Он — нахал, вот он кто. И вообще служит у нас без году неделю, с какой стати он лезет со своими шуточками!

— Это верно, — согласилась Поппи, кивнув головой. — Мне он тоже не очень нравится. Он не в моем вкусе, нет! Слишком зубастый. И такие носы, как у него, я тоже не люблю. Если он тут долго проработает, он во все будет совать свой нос, да и зубы покажет, можете мне поверить. Знаю я людей этого сорта.

— И я тоже. У нас в школе был учитель — вылитый Сэндикрофт, и он постоянно издевался над нами.

— А знаете, — продолжала Поппи, опасливо поглядывая на него, — вы в самом деле переменились… начали франтить…

— Это никого не касается, — отрезал Тарджис. — Кому какое дело?

— Ну-ну, не накидывайтесь на меня. Я только хотела сказать, что вы стали гораздо интереснее. Вы теперь просто душка.

Тарджис не знал что ответить и только хрюкнул.

— Вы, надеюсь, не сердитесь на меня за то, что я так говорю?

— Нет, пожалуйста, — сказал он в замешательстве.

— Слушайте… вы сегодня вечером идете куда-нибудь? — Она сделала паузу, но затем, не дав ему времени ответить, скороговоркой продолжала: — Если нет, тогда… видите ли, в чем дело… Моя подруга… У нее отец полисмен, и ей дали два билета на сегодня, на концерт для полиции… а она не может идти, потому что больна инфлюэнцей, и билеты у меня… вот я и подумала, не захотите ли вы пойти со мной? — Поппи перевела дух.

— Большое спасибо, но я… не знаю, право… видите ли… — пробормотал, запинаясь, Тарджис.

— Вы куда-нибудь собираетесь?

— Да… действительно… иду…

— О, как жаль… — У Поппи вытянулось лицо. С минуту она молчала, потом посмотрела на Тарджиса — довольно нахально, как он отметил про себя, — и сказала: — Наверное, идете на свидание с вашей подружкой?

Она затронула его больное место, и Тарджис вспылил:

— Это мое дело.

— Ах, извините! Опять меня, бедную, осадили! Лучше уж буду молчать. — И она отошла к своему месту, села и принялась очень шумно и энергично стучать на машинке. Мисс Мэтфилд с любопытством посмотрела на нее.

Тарджис спрашивал себя, не глупо ли, что он отказался и солгал, будто занят. Идти на концерт было бы гораздо лучше, чем слоняться одному. Но менять решение было уже поздно, тем более сейчас, когда Поппи ушла обиженная. Он знал, что вечером, когда он будет бесцельно бродить по улицам или сидеть дома, он пожалеет, что не принял приглашения Поппи. Если присмотреться, она и лицом не урод. Да, может быть, глупо, что он обидел Поппи.

Вечером, вспомнив об этом приглашении, он был так рад, что не принял его. Это — судьба! Зато впоследствии, когда он вспоминал этот вечер, как он жалел, что не пошел с Поппи! Но и тогда ему казалось, что так хотела судьба.

В тот день они с мисс Мэтфилд одновременно вернулись после перерыва (мисс Мэтфилд уходила завтракать первая, но она всегда опаздывала на четверть часа) и столкнулись на улице, около лавки Т. Бенендена.

— Знаете, Тарджис, — сказала мисс Мэтфилд своим внятным и резким голосом, который всегда немного пугал Тарджиса, — я нахожу, что вы безобразно грубы с маленькой Селлерс.

— А что я ей сделал? — спросил он.

— Я видела сегодня утром, что вы опять ее обидели, — продолжала мисс Мэтфилд. — И зачем это, не понимаю! Право, она очень славная девочка, несмотря на свою глупую развязность, и я уверена, что она одинока и вы с ней могли бы быть большими друзьями. Ведь она думает, что вы — совершенство.

— А вы этого не думаете, мисс Мэтфилд? — бросил Тарджис, внезапно осмелев. — Продолжайте, не стесняйтесь. Я и так уж понял это по вашему тону.

— Разумеется, я этого не думаю, — ответила она холодно. — Да и с какой стати? Я думаю, что вы очень жестоки к человеку, который искренне готов вас полюбить. А когда встречаешь такого человека, — добавила она сурово, — то надо отнестись к нему не грубо, а приветливо. Только не рассказывайте ей о нашем разговоре, иначе я действительно рассержусь.

— Слушаю, — угрюмо отозвался Тарджис, спрашивая себя, почему он не может ответить резкостью на ее хладнокровную дерзость. — Но я все-таки не знаю, в чем я провинился. Она слишком обидчива, вот и все. В этом никто не виноват. Кстати сказать, меня в этой конторе тоже никто не щадит.

— Вы — другое дело, — небрежно бросила мисс Мэтфилд. — А если это и не так, то должно бы быть так. Ведь вы — мужчина.