Я ничего не говорю, давая ей время собрать кусочки воедино. Чтобы увидеть то, чего она не могла видеть тогда.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, побелевшую на стыке. Затем она говорит:

— В том году все приехали на целую неделю. Лидия и Эштон заболели желудочным гриппом и большую часть времени проводили в постели. Я помню, как была так зла на них за то, что они подвергли нас воздействию их микробов. — Она запинается, ее мысли явно лихорадочно бегут. — У моего отца никогда не было столько свободного времени. Он даже не играл в гольф.

И снова я молчу. Долгое мгновение я просто стою рядом с ней, пока все собирается и мчится. Песок пролетает мимо нас, как миллион зеркальных поверхностей. На пляже волны набегают на берег там, где тюлень наконец достиг линии прилива. Странно, но мне хочется поболеть за животное за то, что оно не сдалось и не повернуло назад.

Затем что-то щелкает и сияет. Врывается внутрь. Эмили начинает вибрировать, а затем дрожать. Она вскрикивает, закрывает лицо руками, сгибается пополам.

Я легонько кладу руку ей на спину, желая, чтобы она знала, что она не одна. Но я действительно не могу ей помочь. Не с этим.

Когда она встает, ее лицо влажное и ободранное. Тушь растеклась. Она тяжело дышит.

— Какой монстр мог причинить вред маленькой девочке? Мой отец? — Она вздрагивает, испытывая отвращение. — Или даже мой брат. Это так ужасно.

— Сколько лет ваша семья приезжала в Малибу на Рождество?

— Три. Моя мама не могла путешествовать после этого из-за слабоумия. А потом мы переехали сюда, и Дрю начал принимать гостей.

— Значит, Дрю тоже был на всех этих праздниках?

— Был. Я не хочу так думать. Я ненавижу это.

— Знаю. Мне так жаль, Эмили. — Мы стоим на расстоянии фута друг от друга, и тот же пронизывающий ветер дует нам в спину. Я не могу сделать для нее ничего проще. Я не могу забрать ее боль. Все эти вопросы причиняют боль. У правды есть зубы, и она их не отпустит.

— В каком возрасте была Кэмерон, когда все начало меняться?

— Когда мы приехали на север. Мы думали, что это из-за гор, свежего воздуха. Она снова стала больше походить на саму себя. Потом она нашла Кейтлин, и какое-то время все казалось действительно замечательным

— Это время совпадает с общей картиной, Эмили. Насилие могло бы прекратиться тогда в любом случае. Она становилась старше. Скорее всего.

— Боже мой. Это так отвратительно. Что нам теперь делать?

— Продолжайте искать свою дочь. Конечно, нам нужно исключить их из числа подозреваемых. И когда-нибудь, когда все это закончится, мы проведем расследование и попытаемся добиться обвинительного приговора.

Она встречается со мной взглядом, и новая волна страха проходит через нее.

— Моя мама сейчас такая хрупкая. Новости о Кэмерон были достаточно тяжелыми. Это убьет ее.

— Вы разговаривали со своим отцом в последнее время?

— Несколько дней назад. Я говорю с ними, когда могу. Вы же не думаете, что она сейчас у него?

— Возможно ли это? Поддерживали ли они с Кэмерон связь? Пошла бы она к нему?

— Нет. Я действительно так не думаю. Теперь он никогда не оставляет мою маму одну. В этом есть какая-то ирония. — Ее взгляд становится жестче. — Она больше не может путешествовать. Вот почему они не приехали.

— Я попрошу департамент шерифа проверить, просто чтобы убедиться, что мы ничего не упустили.

Эмили говорит:

— Почему Кэмерон никогда не рассказывала мне, что происходит?

Хотела бы я иметь для нее простой ответ, но его нет.

— Возможно, она не помнила, — удается мне сказать. — Это часто случается. Ее подсознание, вероятно, вытеснило это, чтобы помочь ей вынести. И даже если бы она помнила, ей, возможно, было бы слишком стыдно рассказать вам. Большую часть времени жертвы жестокого обращения винят себя в том, что с ними происходит, как будто это вызвано чем-то, что они сделали. Это одна из самых трудных частей для понимания. И самая печальная тоже.

— Я не защитила ее. — Голос Эмили звучит тихо и надтреснуто, надломленно. — Я подвела ее.

Я тянусь к ее руке, желая, чтобы был какой-то способ повернуть время вспять для нее и для Кэмерон. И для меня. Я чувствую, как горе растет между нами.

— Вы никогда не хотели причинить ей боль, Эмили. Вы просто не видели. Может быть, вы и не смогли бы. В конце концов, у вас были свои собственные шрамы. У всех есть. — Слезы подступают к моим глазам, и я позволяю им подступить. — Еще есть шанс помочь. Вы можете начать отсюда.

Она прижимается ко мне, отдаваясь чему-то. Может быть, всему. За ее плечом, далеко на пляже, другая поисковая группа перекрикивает ветер. Гектор вышел вперед, целеустремленно шагая. Море штормит, черная вода обрамлена белыми кружевами.

— Хорошо, — говорит она, тяжело дыша.

— Хорошо, — говорю я в ответ, и мы стоим там, в нескольких дюймах друг от друга, вместе и наедине.

— 58-

Тяжело оставлять Эмили у ее двери после такого дня, который у нас был, но Трой дома, и я знаю, что им нужно время, чтобы поговорить.

— Звоните в любое время, — говорю я.

— Спасибо, Анна. Сейчас все это не кажется ни хорошим, ни даже выполнимым. — Ее голос дрожит, как тонкая проволока. — Но я знаю, что вы хотите помочь. Что вы заботитесь о Кэмерон.

— Я знаю.

* * *

Я как раз направляюсь обратно в деревню, когда патрульная машина Уилла проезжает мимо меня, направляясь в другую сторону. Я вижу его в зеркале заднего вида, сворачиваю на грунтовую дорогу, нахожу место для парковки и иду ему навстречу на полпути.

— Я искал тебя повсюду, Анна. Одна из патрульных групп в Монтгомери-Вудс нашла некоторые вещи Шеннан, одну из ее туфель, браслет, сумочку с деньгами внутри, несколько сотен долларов. Так что это была не кража, но