— Отпечатки пальцев есть?

— К сожалению, нет. Там также была камера. Никаких пригодных для использования отпечатков, но мы обработали пленку внутри, и, возможно, есть что-то, что можно было бы сделать с отметками времени и даты.

Давление материализуется у основания моего черепа, как будто там сжимаются настоящие руки. Я пытаюсь игнорировать это чувство.

— Где они сейчас? Могу я их увидеть?

— Конечно. Я сделаю тебе копию. Я возвращаюсь, чтобы встретиться с Дрю Хейгом и специалистом по детектору лжи, если хочешь следовать за мной.

— Я сделаю это, но должна сказать тебе, что сегодня утром у меня был долгий разговор с Эмили. Похоже, ее отец тоже мог быть тем, кто причинил Кэмерон боль.

— Значит, ты рассказала ей о своих подозрениях?

— Да.

— Как она сейчас?

— Довольно потрясена. Убедись, что техник спрашивает Дрю, в частности, об отпусках. Рождество в Малибу. Отца зовут Эндрю Хейг, он живет в Боулинг-Грин, штат Огайо. Эмили говорит, что в эти дни он не путешествует, потому что ее мама очень больна, но мы все равно должны исключить его.

— Понятно. Давай проверим позже. И тебе следует немного отдохнуть, если сможешь. Ты выглядишь ужасно.

— Мне все равно, как я выгляжу, Уилл. Мне просто нужны эти фотографии.

Похоже, он неохотно идет на попятную.

— Полагаю, я не могу настаивать?

— Ни за что.

* * *

Как только у меня в руках оказываются фотографии с камеры Шеннан, я раскладываю их на полу своей хижины, ища на изображениях знаки или подсказки. Большинство из них — глупые, спонтанные выкидыши — босые ноги Шеннан с узловатым одуванчиком между двумя пальцами. Шесть банок пива на клочке травы. Размытая картина природы, которая может быть изображена на чем угодно, снятая практически где угодно. Часть голой ноги Шеннан, возможно, затвор случайно щелкнул.

Когда Крикет расхаживает вокруг меня, я чувствую, как нарастает разочарование. Глупо, я думала, что что-то выскочит немедленно, но каждый снимок кажется одинаково безобидным, даже тот, на котором она в чем-то похожем на таинственную куртку из кроличьего меха, ее волосы распущены и взъерошены, глаза цинично прищурены. Штамп с датой — май этого года, почти за месяц до ее исчезновения. Однако нет никакого способа узнать, кто сделал снимок, был ли это тот же парень, который дал ей фотоаппарат и пальто, или что-то еще. Может быть, она украла их обоих. Может быть, все это тупик, и фотографии ничего не значат ни для кого, даже для Шеннан, пока она была еще жива, чтобы волноваться.

Поскольку Уилл весь день занят, я решаю съездить в Компче, чтобы поговорить с Тэлли. Вероятно, это будет пустой тратой времени. Очевидно, у нее нет хрустального шара, и, возможно, она не лучше меня разбирается в фотографиях. Но прямо сейчас мне просто нужно куда-то двигаться, идти по следу, даже если это бессмысленно.

Мы с Крикет приезжаем после двух и застаем ее в саду, подвязывающей виноградные лозы, готовя их к зиме. Ее лицо розовое и обветренное над воротником зеленой флисовой куртки.

— Я действительно не знаю, почему я здесь, — откровенно говорю я, когда она подходит ко мне и снимает свои толстые рабочие перчатки. — Вы знаете, почему я здесь?

Она щурится, улыбаясь.

— Должно быть, я не спугнула вас в прошлый раз. Я гадала.

На ее веранде стоят два широких плетеных кресла, и мы сидим бок о бок, пока она просматривает фотографии.

— Вам что-нибудь бросается в глаза? — спрашиваю я через мгновение. — Это пальто из вашего сна?

— Я думаю, да. — Она наклоняется вперед. — Эта бедная девочка. Мне больно думать о том, что она пережила.

— Знаю. Я чувствую то же самое. Но если мы сможем выяснить, кто сделал это с ней, это может привести нас к Кэмерон. Мои инстинкты все еще говорят мне, что девочки связаны.

Кивая, Тэлли говорит:

— У меня тоже, или, может быть, это просто надежда. — Она снова перебирает фотографии, уже медленнее. — Теперь, когда я вижу пальто, мне интересно, может быть, это просто что-то действительно личное для Шеннан, что-то, что она любила, и именно поэтому оно дошло до меня? Я не могу быть уверена.

— Все в порядке. Я буду продолжать думать. Может быть, что-нибудь щелкнет.

* * *

Прежде чем я уйду, она спрашивает, не хочу ли я последовать за ней в сарай, чтобы проверить одного из новорожденных.

Крикет бежит впереди нас, через двор, а затем на огороженное пастбище, по высокой траве, усеянной астрами и темно-синими колокольчиками, последними цветами сезона. Сарай старый, но крепкий. Толкая большую дверь, Тэлли запускает голубей, кружащих высоко в стропилах. Косой свет проникает сквозь трещины в обветшалом сайдинге, проникая сквозь сеновал расплавленными лучами.

— Какое невероятное пространство.

— Не так ли? Мои бабушка и дедушка перевезли его сюда из Айдахо, доска за доской, — говорит она, ведя нас к ряду деревянных прилавков. В ближайшем из них мать-альпака стоит лицом к углу, на ее покатой коричневой шее надеты шлейка и поводок. Крикет с любопытством смотрит сквозь металлические планки, а затем садится, чтобы посмотреть, что мы будем делать.

— Она не научилась ухаживать за больными, — говорит Тэлли. — Иногда такое случается. Я просто собираюсь помочь ей в этом.

Я следую за ней, наблюдая, как она опускается на колени под животным, поглаживая бедро и тихо разговаривая. Мало-помалу животное, кажется, расслабляется.

— Ты хорошо с ней обращаешься.

— Она не очень любит людей. Я должна действовать медленно с этим делом.

Похоже, она говорит об этом процессе так же, как и о матери-альпаке. Я смотрю, как молоко стекает в ведро тонкими струйками, лишь немного мутнее воды. Через пять минут Тэлли собрала лишь небольшое количество жидкости, менее половины стакана.

— Этого будет достаточно для детеныша? — спрашиваю я.

— Надеюсь, что так. В основном это молозиво. Детенышу оно нужно.

В соседнем стойле новорожденный все еще влажный. Тэлли подняла его на большую грелку и теперь набирает немного