мало. Да и потом он не сможет бегать за добычей так, как раньше. Старуха рассказывала, как у озёрных людей один охотник сломал ногу. Так он всю луну не мог подняться. Но даже когда смог ходить, продолжал сильно хромать. Осенью этот охотник понял, что ему придётся всю жизнь сидеть в стойбище и есть чужое мясо, как ребёнку. Но ребёнок вырастает и сам идёт добывать мясо. А он не сможет. Тогда хромой охотник ушёл за шкурой длиннозубой кошки. Один и без копья. Обратно он уже не вернулся — длиннозубая кошка добыла шкуру хромого охотника.

Неясыть хорошо помнил эту историю, поэтому сразу отправил Вербу к тому дыму, который заметил в тот день. Если повезёт, то её примут в род. И уйти ей надо было сразу, пока не кончилось мясо и есть силы. Она сначала спорила, но потом передумала и подчинилась.

Верба ушла, а Неясыть остался умирать. Вот только здоровый организм очень хотел жить. Пока юноша оставался в сознании, он не ел мясо и не жевал снег. Но от боли постоянно проваливался в полуобморочное состояние. Стоило отключиться, и духи насылали видения, как он ест вкусное жаренное мясо и пьёт свежую воду из родника. И тогда руки сами нащупывали куски мяса, оставленного Вербой, и загребали снег.

Неизвестно, сколько времени прошло. Но явно несколько дней — мясо, до которого он мог дотянуться, уже кончилось. Как и хворост для костра. Ноги продолжали болеть и Неясыть постоянно проваливался в забытьё. Очнувшись в очередной раз, он услышал, что кто-то разбирает завал из камней. Вскоре вход освободился и он услышал голос Вербы.

Она спросила что-то, но ответа не дождалась — сил у него от борьбы с болью не оставалось. Вскоре кто-то пролез в пещерку. Это действительно оказалась Верба. Она присела рядом и принялась гладить парня по голове, что-то рассказывая. Неясыть хотел возмутиться тому, что она вернулась, но силы снова покинули его и парень отрубился.

Снова очнулся он от приступа боли. Кто-то крутил перебитые ноги. Боль дала ему сил, чтобы открыть глаза. Пусть через туман недавнего забытья, но он увидел перед собой странного синего зверя с огромными чёрными глазами. После чего снова отрубился.

В очередной раз он очнулся на улице. Неясыть лежал на чём-то движущемся. Чувствовалось, как раскачивается лежанка под спиной. Вверху раскинулось голубое небо, простор которого изредка пересекали ветки деревьев. Где-то над головой слышался бег лошади. Совсем близко — на Неясыть постоянно попадал снег из под копыт. Из своего положения он, конечно, не мог видеть, кто именно бежит, но запах явно говорил, что это лошадь.

Наклонив голову, Неясыть увидел внизу у своих ног его милую Вербу, которая сидела рядом с тем синим зверем. Морозный ветер выдул туман бреда. Теперь Неясыть ясно увидел, что это не зверь, а человек в синей шкуре. Но большие чёрные глаза всё ещё смущали и внушали тревогу. Чтобы не видеть этот страшный взгляд, парень отвернулся.

С боку бежала пара молодых волков. Точнее, одного волка и одного зверя, очень похожего на волков, но странной чёрно-рыжей масти. Сначала Неясыть думал, что волки охотятся на них и на лошадь. Но тут же понял, что те просто играют. Они то забегали вперёд, то немного приотставали. Иногда радостно лаяли, почти как лисы. Странные волки. И человек странный. А эти его глаза… Они раз за разом притягивали взгляд. Неясыть сдался и перестал отводить глаза. Они росли, и росли, и росли. Вот он видит только эти чёрные глаза… И тут Неясыть снова уплыл в забытьё.

Вечером на привале, после того, как ему дали попить горячего бульона, Неясыть и Верба долго говорили. Она рассказала ему многое. Что там, куда он её послал, живут Шаманы Шаманов: Великий Шаман Мекхаель и его жёны: Ольыга и Ийинэ. Что Великий Шаман обещал вылечить Неясыть. А страшные чёрные глаза (она до сих пор их боится) нужны Мекхаелю, чтобы видеть духов не только ночью, но и днём, когда слепит Солнце.

Потом Неясыть и Вербу поселили в этом жилище. Его долго отмывали от того, что исторг его организм за эти дни, а потом снова привязали палки к ногам. Шаман Шаманов объяснил знаками, что палки не дадут ногам гнуться. Через месяц ноги должны зажить, тогда ему разрешат ходить.

Неясыть очнулся от воспоминаний и снова попил. Теперь ссать не хотелось. Но где же Верба? Что-то долго она сегодня. В другие дни она тоже дома не сидела, а постоянно была с жёнами Мекхаеля. Что-то делала, учила чужие слова. Она и его пыталась научить, но очень уж чужими оказались слова, неприятными для разговора. Хотя, Верба считала, что именно в этом сила Великих шаманов. Люди постоянно говорят правильные слова, поэтому теряют силу. А Великие Шаманы не размениваются на мелочь, они копят силы. Теперь Верба тоже копит силы. Но невозможно копить силу, когда говоришь языком настоящих людей. Поэтому Верба и сама учит язык Великих Шаманов, и заставляет Неясыть, чтобы он учил.

Но сегодня слишком уж долго её нет. В другие дни она приходила в вечерние сумерки, а сейчас уже темно — снег у выхода совсем перестал светиться. Неясыть снова откинулся на спину и расслабился. Но стоило задремать, как в обычные шумы вплелись голоса. Вскоре снег отразил огонь факелов. Отблески приближались. Пришлось снова сесть. Раз уж не получается встретить опасность стоя, то хотя бы сидеть при этом. Через несколько мгновений в жилище заскочила Верба. Она воткнула факел в снег у входа, чтобы не дымить внутри, и зажгла несколько световых палочек. Гладкие, из какого-то очень твёрдого, странно пахнущего жира, они светили очень ровно и очень долго.

— Готовься, муж мой. Сюда идёт Дух Зимы.

Рассказывая, она надела на него ту специальную тонкую одежду для дома, которую выдали шаманы. Неясыть постоянно её снимал — очень уж мешала с непривычки. А Верба каждый раз надевала, говоря, что в доме Великих Шаманов свои правила. Но сегодня она дала не ту одежду, которую Неясыть уже видел. Верба принесла особую яркую одежду — праздник ведь.

— Великий Шаман призвал Дух Зимы, чтобы тот уходил и пустил к нам Дух Лета. Готовься, надо задобрить его и его жён — духов снега.

— А чем задобрить? У нас ничего нет. Я давно не охотился. Нет ни красивых шкурок, ни перьев. Придётся отдать свой та́гынты́мын.

Неясыть нежно развернул свёрток из старой заячьей шкурки. В ней он хранил память о самых