В Пскове я бывал несколько раз до эмиграции. Но писать о Псковской республике, не касаясь её могучего соседа, Господина Великого Новгорода, было невозможно. И, оказавшись в Петербурге, я первым делом купил билет на автобусную экскурсию, отправлявшуюся на берега озера Ильмень. Новгородский храм, перед которым собиралось вече, крепостные стены и уложенные под ними огромные каменные ядра, мост через Волхов, на котором происходили побоища враждующих партий, — всё западало в копилку памяти, ложилось на плёнку фотоаппарата. В обширном открытом музее деревянного зодчества я снялся на фоне большого деревянного дома, обозначенного в каталоге как «Изба Ефимова». Альбомы и календари с цветными иллюстрациями, исторические справочники, карты, своды древних летописей закупались в таких количествах, что угроза приобретения дополнительного чемодана надвигалась неумолимо.

Задуманный роман должен был кончаться судьбоносным для истории России событием: в конце XV века сначала Новгород, а потом и Псков покорились Московскому княжеству. Это было самое огромное почему?. Каким образом Иван Третий, плативший дань татарам вплоть до 1480 года, набрал такую силу, что смог подчинить своей власти две богатые и славные республики, успешно отбивавшиеся от врагов в течение трёх веков? Приехав в Москву, я искал ответа на этот вопрос, бродя по Красной площади вокруг собора Василия Блаженного, входя в ворота Кремля, вглядываясь во фрески на стенах Успенского собора, в окна Грановитой палаты. И, конечно, надеялся приблизиться к разгадке, расспрашивая историков Московского университета — специалистов по средневековой России.

Превосходную книгу Николая Борисова «Иван Третий»[78] я успел купить и проштудировать ещё в Америке. Заранее написал автору письмо, прося о встрече в Москве. На разговор в Университете явился с подробным списком вопросов и получил ответы почти на все. Расставаясь, мы надписали друг другу книги: я — «Кеннеди, Освальд, Кастро, Хрущёв», он — только что вышедшую в той же серии ЖЗЛ биографию святого Сергия Радонежского.

Другая важная встреча с московскими историками произошла благодаря помощи Кушнера. Ещё в Петербурге, узнав о моих плаваниях в новгородском пятнадцатом веке, он сказал, что среди его поклонниц есть известный историк этой эпохи, Елена Александровна Рыбина. Тут же позвонил ей, и она любезно пригласила заезжего американца нанести ей визит в Москве. Что я и сделал.

Оказалось, что мне повезло вдвойне. К тому времени Рыбина вышла замуж за знаменитого исследователя Древней Руси Валентина Лаврентьевича Янина. Многие годы они вместе занимались раскопками в Новгороде и публиковали результаты в журналах и книгах. Наиболее интересными находками были хорошо сохранившиеся полоски берёзовой коры, на которых новгородцы писали деловые и личные записки друг другу, так называемые берестяные грамоты. Во вступлении к книге Янина «Я послал тебе бересту» говорится: «Чем больше будут раскопки, тем больше они дадут драгоценных свитков берёзовой коры, которые станут такими же источниками для истории Новгорода Великого, какими для истории эллинистического и римского Египта являются папирусы»[79].

Я покинул дом гостеприимных хозяев нагруженный подаренными книгами и впоследствии засыпал их вопросами уже из Америки:

«В перечне находок довольно редко упоминается оружие. Почему? Потому что не всякому новгородцу разрешалось иметь дома оружие?

Насколько широко применялись судебные поединки?

Есть ли какие-нибудь упоминания многожёнства среди язычников?

Существовали ли ганзейские конторы в каких-нибудь прибрежных городах Ливонии и Литвы?»

Но в день встречи мы больше говорили о судьбах сегодняшней России, о том, что ждёт её впереди. Елена Александровна хлопотала с ужином, ушла в столовую накрывать на стол. Вдруг оттуда раздался её взволнованный голос:

— Игорь Маркович, идите скорее! Новости из Нью-Йорка. Там произошло что-то ужасное!

Я поспешил на её зов и увидел на экране телевизора дымящиеся башни Всемирного торгового центра. Внизу мерцала дата: 11 сентября 2001. Клио закрывала том под названием «Век двадцатый» и открывала «Век двадцать первый».

Дни, проведённые с Наташей в Москве летом 1997 года, оставили такой светлый след в душе у всех троих, что решено было — или как-то сложилось само собой — проводить каждый отпуск вместе в каком-нибудь из городов Старого Света. К тому времени штаб-квартира радиостанции «Свобода» была переведена из Мюнхена в Прагу. Встретиться со своим работодателями, обсудить характер радиопередач, нацеленных на освободившуюся от коммунистов Россию, — это ли не повод для деловой поездки радиожурналистки Марины Ефимовой? Да и издатель Ефимов намеревался повидать в Праге авторов «Эрмитажа» — прежних и будущих. Нет, даже самый вредный и въедливый контролёр налогового управления не смог бы поставить под сомнение наше право списать все расходы на поездку как деловые.

Принимали нас старые друзья — и принимали необычайно радушно. Владимир Морозов встретил в аэропорту и привёз в бесплатную квартиру, принадлежавшую радиостанции и использовавшуюся для приезжавших гостей. Начальник русской редакции, Юрий Гендлер, повёз показывать Собор Святого Витта, гулял с нами в Ботаническом саду, водил в свою любимую пивную. Домашними обедами угощали Пётр Вайль и Иван Толстой. Последний в те годы затеял собирать эмигрантские издания, хотел получать каждую новую книгу, выпускаемую «Эрмитажем». Он также устроил большое радиоинтервью со мной, которое транслировалось на Россию и было тут же оплачено.

С Игорем Померанцевым мы были знакомы по переписке, посылали друг другу книги. Теперь довелось встретиться. Если бы в литературе была учреждена премия «За небанальность», у Померанцева были бы все шансы получить её одним из первых. Откроешь наугад любой сборник его рассказов — и сразу наткнёшься на какую-нибудь строчку — фразу, — которая врежется в память надолго. «Маленькая страна, усыпанная апельсинами, как ребёнок корью». «Буханка хлеба в рытвинах, рубцах, шрамах». «Когда я прохожу сквозь галереи и арки Сен-Себастьяна, стены за мной смыкаются, чтобы сберечь мои следы».

Всё, что жизнь может предложить человеку, — пейзажи, женщин, стихи, вина (последовательность варьируется), — Померанцев с упоением подвергал дегустации. Особенно вина. Повёл нас в ресторан и заставил попробовать пять или шесть сортов. Добродушно простил нам неспособность оценить оттенки вкусовой палитры. Впоследствии написал и опубликовал книгу для невежд вроде нас: «Красное сухое».

Вина мы не смогли оценить, но зато оценили талант Померанцева — дегустатора поэзии. В Пушкине, с его поклонением фалерну, бордо, клико, лафиту, он нашёл единоверца. У Кушнера тонко отметил доминирование вопросительного знака в поэтике и закончил эссе очередной превосходной метафорой: «Поэзия подсвечивает язык». В Бродском ему оказался больше всего по душе «оскал одиночки». «Значит, одиночки не так уж одиноки. Значит, не ты один бормочешь: “Каждый за себя; избегать контактов; никто никому не может помочь”».