На следующий день мы с Наташей совершили туристическую поездку на север: Назарет, Капернаум, Тиверия. Автобус катил по правому берегу Иордана. Один за другим проезжали палестинские городки, расположенные на так называемой оккупированной территории. В глаза бросалось множество недостроенных домов. Стены первого этажа закончены, зияют дверные и оконные проёмы, а наверху — заросли железной арматуры, уже поржавевшей в ожидании бетона. «Почему?» — спрашиваю у нашего гида. «Иногда израильская администрация запрещает строительство, потому что проект нарушал строительные коды, правила безопасности. Но чаще — не умеют рассчитать свои средства до конца. Получат ссуду на начало строительства, построят первый этаж, потом деньги кончаются, и коробка остаётся торчать. Такова воля Аллаха».

На другом берегу реки — тоже палестинцы, но иорданские. Зеленеют аккуратно засаженные поля, переливаются по склонам оливковые сады. И вдруг видим нечто неожиданное — по всему полю вырастают белые конусы бьющей в небо воды. Поливальные установки! В Израиле я их не видел, от них уже давно отказались, перешли на орошение при помощи проложенных под землёй перфорированных пластиковых шлангов. Каждая капля воды достигает корней растения или дерева. При традиционной же поливке половина влаги успевает испариться в горячем воздухе. Сколько же воды из принадлежащего обеим странам Иордана улетает паром над палестинскими полями?

В Назарете туристам были показаны священные для христианских паломников места: «Грот Благовещения», плотницкая мастерская Иосифа, источник Марии, развалины синагоги, в которой, по преданию, молился и учил Христос. Гуляя в развалинах Капернаума, мы увидели остатки старинного пресса для оливок, мельничные жернова, модели рыбацких лодок. Новая церковь возвышалась на том месте, где — предположительно — стоял дом апостола Петра, тот самый, где Христос излечил его тёщу. Но раз была тёща, значит была и жена? Значит, Пётр поступил по призыву Христа: оставил семью и пошёл за Ним?

Паломники, желающие принять крещение в Иордане, обычно приезжают в местечко Ярденим, расположенное в том месте, где река вытекает из Генисаретского (Тивериадского) озера. Мы попали туда как раз в тот момент, когда группа немолодых американцев, некрасиво облепленных мокрыми белыми рубахами, выходила из воды. Другие стояли у перил, бросали в воду куски хлеба, и усатые чёрные налимы поднимались к поверхности, чтобы с достоинством принять подношения.

Самым волнующим из всех показанных нам памятных мест было само озеро. Подлинность его была такой несомненной, такой изумрудно-мерцающей. Таким его видели две тысячи лет назад братья Пётр и Андрей и сыновья Зеведеевы, Иаков и Иоанн, когда забрасывали в него свои сети. Так же круглились на противоположном берегу Голанские высоты, с таким же бульканьем мелкий прибой лизал прибрежный песок, такие же ящерицы грелись на розоватых камнях. И в сети рыбаков попадалась та же самая рыба, которую нам подали под открытыми навесами кафе в Тиверии. В меню она была обозначена как «Рыба Святого Петра», но оказалась обыкновенной тилапией, столь успешно разводимой в сегодняшней Америке.

Две тысячи лет назад на этих берегах были впервые произнесены слова, которые продолжают находить отклик в миллиардах сердец. Но так и не найден ответ на вопрос, каким злым наваждением люди сумели так извратить проповедь Христа, что ею оправдывались пытки и костры, крестовые походы детей и уничтожение целых народов, Варфоломеевские ночи и сжигания раскольников в церквях. Да и в наш век цивилизации и прогресса, в тот самый день, когда мы гуляли по библейским местам, добрые христиане Клинтон и Блэр засыпали бомбами добрых христиан Белграда с твёрдой верой в то, что именно так можно научить людей доброму обращению друг с другом.

Как я и предчувствовал тогда, «гуманитарные бомбёжки» прочно вошли в практику международных отношений. Христианский президент Буш-младший применял их в Ираке и Афганистане, христианский премьер-министр Дэвид Кэмерон бомбит сегодня независимое государство Ливию, чтобы помочь «хорошим» мусульманам перерезать или изгнать всех «плохих», французский президент Саркози обрушил мощь своих истребителей на жителей Берега Слоновой Кости — о, только для того, чтобы они помирились между собой. А философ Фрэнсис Фукуяма продолжает при этом заверять нас, что кровавый период мировой истории закончен и весь мир вот-вот станет цветущим раем, с демократическими правительствами, неподкупными судьями, полными холодильниками и всеобщей медицинской страховкой.

Ни слова про Лувр!

Ни слова про Собор Парижской Богоматери!

Ни слова про Люксембургский сад!

Эйфелева башня, мосты через Сену, Пантеон, Елисейские поля — мы побывали всюду, но ничего нового сказать про это я не смогу. А значит и не стану. Разве что упомянуть: на набережной Сены я внезапно нанёс Марине контрольный поцелуй в губы.

Жить втроём в отеле, питаться в ресторанах — это было бы слишком разорительно для нас. Поэтому все наши зарубежные поездки начинались с поиска пристанища. В Париже роль благодетеля-квартирмейстера взяла на себя Вероника Константиновна Лосская — профессор Сорбонны, автор замечательной книги «Марина Цветаева в жизни», выпущенной «Эрмитажем» в 1989 году. Её приятельница, Генриэтта Кватре-Барбе, жила одна в большой двухэтажной квартире на улице Одеон и согласилась приютить семью писателя Ефимова из одной любви к русской литературе.

Мадам Кватре-Барбе не знала ни русского, ни английского, мы не знали французского, и тем не менее прожили в мире и согласии две недели. Марина даже ездила вместе с нею в Версаль. Фамилия Генриэтты в переводе на русский язык означала «четыре бороды» и принадлежала знатному роду, ведущему начало из Средних веков. Оказалось, что, в отличие от американских индейцев, щеголявших содранными скальпами врагов, французские крестоносцы вывешивали на поясе бороды убитых ими «мусульманских шевалье». Предок бывшего мужа Генриэтты щеголял четырьмя бородами — отсюда и прозвище, превращённое впоследствии в фамилию.

Троих бывших россиян мне хотелось повидать в Париже непременно.

Нашему знакомству и дружбе с МАРАМЗИНЫМ исполнилось в том году без малого сорок лет. Он жил с четвёртой женой — Викой — в небольшой квартирке, где они встретили нас с искренним радушием, а потом мы принимали их в квартире Кватре-Барбе. Ко времени нашего визита имя Марамзина почти не всплывало в печати. В прошлом осталось и издание журнала «Эхо», и успешная фирма технического перевода, которая долгие годы была главным источником дохода для него. В какой-то момент он вынужден был объявить себя банкротом и теперь жил как бы под финансовым надзором французских властей, обязан был испрашивать разрешение на каждую зарубежную поездку. Тем не менее не позволял жене поступить на работу, ибо верил, что Париж полон таких же опасных и ненасытных ловеласов-соблазнителей, каким он сам был в Ленинграде. Однажды в молодости он похвастался мне, что каждое утро — в отличие от Довлатова — просыпается в отличном настроении. Мне показалось, что этот счастливый дар в нём сохранился, несмотря на все тяготы эмигрантского неустройства.