– То есть со своим бойфрендом? Или с другим профайлером?

– С бойфрендом?..

Ее бойфрендом Кайла назвал Фрэнк и сказал, что слышал об этом от Дарнела. Так, может быть, Фрэнк сам за ней следил все это время?

Темнота вокруг сгущалась. Быть может, Фрэнк наблюдает сейчас за ними из окна дома и даже видит ее лицо в слабом свете фонарика?

Он мог намеренно послать Норин пристрелить ее, чтобы сделать племянницу настоящей соучастницей и тем самым еще крепче привязать к себе, обеспечив ее молчание.

Восемнадцать лет назад он сам хотел убить Эвелин, а теперь желает посмотреть, как это сделает Норин.

Кровь вдруг вскипела от ярости, даже сделалось теплее, хотя Эвелин промерзла до костей. Она вгляделась в темноту, стараясь различить лицо Норин, чтобы прочитать ее реакцию на то, что она собиралась сказать.

– Норин, ты действительно позволишь дяде отнять твою жизнь так же, как он отнял жизнь у тех девочек?

Бесстрастное выражение на миг сменилось растерянностью, «глок» дрогнул, и луч фонарика описал кривой круг на лице Эвелин. Решив, что нащупала наконец верный путь, та сделала следующий шаг:

– Ты не можешь и дальше его покрывать. Все кончено. Единственное, что тебе остается, – это принять правильную сторону. У тебя только один путь. Ты знаешь какой.

Губы Норин скривились, и Эвелин поспешила добавить:

– В полицейском участке Роуз-Бей все считают тебя своей. Для них ты как член семьи. К тебе относятся с заботой и уважением.

Норин нахмурилась и открыла рот, чтобы возразить, но Эвелин ей не позволила.

– Я знаю, что такое расти в неполной семье, и знаю, как важно обрести новую семью, Норин. Для меня семьей стали коллеги по работе. Как и для тебя. Твоя семья – полиция Роуз-Бей, ты сама служительница закона. Ты одна из них.

– Уже нет, – прошептала Норин тихо и робко, совсем по-детски.

– Ты все еще одна из них, – настойчиво повторила Эвелин. – И тебе нужно сделать выбор.

– Нет! – выкрикнула Норин. – Я знаю, у тебя есть наручники. Достань их и надень на себя.

Эвелин нервно переступила с ноги на ногу. Однажды она уже слышала такой же приказ от человека, который чуть не убил ее, и не могла допустить, чтобы это случилось снова. Но если Норин требует надеть наручники, значит, не собирается ее убивать?

– А ну, надевай! – Норин шагнула к ней, нацелив пистолет прямо в лоб. – Не заставляй меня просить тебя еще раз! – Она произнесла это как-то странно – угрожающе и вместе с тем неуверенно, как будто сама слышала от кого-то такие слова и теперь просто повторяла их.

Возможно, Норин так упорствует в своем намерении защитить дядю Фрэнка потому, что он с детства оказывал на нее физическое или психологическое давление? Ее отец тяжело заболел примерно в то время, когда пропала Касси. Норин тогда было шесть, и Фрэнк жил в доме брата, пока ей не исполнилось восемнадцать. Двенадцать лет – достаточный срок, чтобы подчинить себе племянницу, полностью подавив ее волю с помощью любви или страха.

Эвелин достала наручники. Она мысленно убеждала себя, что нельзя их надевать. Норин наверняка хочет лишить ее возможности сопротивляться и затем позвать Фрэнка, чтобы он докончил то, что ему не удалось сделать восемнадцать лет назад. Но если есть только два варианта – быть застреленной прямо сейчас или надеть наручники и прожить еще какое-то время, чтобы попытаться найти выход, – выбор очевиден.

Она защелкнула один браслет на левом запястье, второй на правом.

– Молодец, – кивнула Норин, слегка расслабившись и немного опустив пистолет. – А теперь открывай. – Она указала на землю слева от пленницы.

Эвелин снова охватила паника. В земле была новенькая панель из досок с засовом. Еще одна подземная камера.

Наверное, здесь держали Мэнди. А может, и других девочек? Они все побывали в этой яме? И Касси?

В груди вдруг полыхнула боль. Касси была заперта под землей, в одной из этих камер. Как долго? Несколько дней в смертельном страхе, как Бриттани, перед тем как у нее жестоко и несправедливо отобрали жизнь? Или годы, с мыслью о том, вызволят ли ее отсюда когда-нибудь?

А Фрэнк? Он приходил к ней каждый день? Издевался над ней? Или оставлял одну на целые недели, запертую в темноте, и каждый раз она не знала, что будет дальше – смерть от голода или новый визит, который продлит ее жизнь ненадолго?

Господи, что из этого хуже? Быстрое избавление от страданий или годы тщетной надежды?

Эвелин и сама не заметила, что горько плачет, пока слезы не закапали на скованные браслетами руки.

– Ты думала о Касси, – печально сказала Норин.

Эвелин подняла голову и вытерла слезы двумя ладонями.

– Твой дядя убил ее! Он убил мою лучшую подругу! – Она скованными руками указала на закрытую деревянной панелью яму, и «глок» резко дернулся в ответ на это движение. – Бросил ее под землю, запер там, в темноте! Как ты можешь его защищать? Как ты можешь?!

Норин покачала головой:

– Все было не так. Она должна была обрести счастье. Они все должны были стать счастливыми.

Девушка говорила с такой непоколебимой уверенностью, что Эвелин ужаснулась. Сколько лет Фрэнк внушал племяннице эту мысль? Как ему удалось полностью подчинить ее своей воле? Она думала, Норин узнала о том, кто он такой, лишь после смерти Бриттани и похищения Лорен. Но получается, это произошло гораздо раньше. Нет, невозможно: восемнадцать лет назад Норин ходила в детский сад, она не могла знать о первых похищениях. Значит, Фрэнк рассказал ей обо всем позже? Наверное, через несколько лет после того, как переехал в дом брата. Норин к тому времени поняла, что без дяди Фрэнка им не обойтись, она не сможет жить одна с больным отцом. Что будет, если дядя их бросит? Мать была неизвестно где и не думала возвращаться. Фрэнк стал единственной опорой и единственным наставником для девочки в том возрасте, когда дети проще всего поддаются влиянию.

Если так, будет невероятно сложно разорвать эту связь.

Норин покачала головой, как будто прочла ее мысли:

– Ты мне не веришь. Но все это и правда было ради… Нет, ты не поймешь. – Она снова указала стволом на доски, и почти детский, жалобный голосок превратился в суровый окрик: – Открывай!

Дуло опять уставилось Эвелин в лоб, а Норин стояла слишком далеко, чтобы можно было на нее наброситься и разоружить.

– Живо!

Эвелин присела, чувствуя, как мокрая насквозь одежда противно липнет к телу. На этой крышке тоже был металлический засов, но конструкция выглядела не такой прочной, как у подземной камеры на другом поле, даже небрежной. Тем не менее, чтобы откинуть крышку, потребовалось приложить усилия.

В темноте невозможно было рассмотреть, что там внутри, но Эвелин вдруг стало еще тревожнее. Кажется, в яме кто-то был. Она могла в этом поклясться удостоверением агента ФБР.