– Могло быть и хуже, – отважился наконец Тейн, но Вулдон, хмыкнув, пресек его попытку.

Лан чувствовала себя виноватой за то, что случилось, но никаких логических объяснений не находила.

– Конечно, кейвсайдеры нанесли удар по любимому детищу императора – новому ирену. Но это ведь был мирный протест. Может быть, среди жителей Кейвсайда действительно есть анархисты и они даже составляют там определенную фракцию, но ведь большинство-то наверняка за мирное решение всех проблем?

– Возможно, военные просто испугались, потому и действовали так жестоко, – предположил Тейн. – Наверное, после событий в ирене они ждали чего-то подобного.

– А бомбы, которые они швыряли в толпу, – продолжил Вулдон, – должны были либо привести людей в повиновение, либо вызвать в них протест. Циник внутри меня не нуждается в доказательствах, вот что я вам скажу.

– Поверить не могу, что наши солдаты пошли против нашего же народа, – выдохнула Лан. – Это же бесчеловечно.

– Это политика, – буркнул Вулдон. – Кто бы ни стоял во главе этого треклятого города, результат всегда один. Решения принимаются в кулуарах. Бьюсь об заклад, что…

В дверь вежливо постучали, вошел Ферор.

– Не сейчас, – сказал ему Вулдон.

Ферор, казалось, даже не услышал его; он шагал рассеянно, не глядя на них, от его обычного веселья и бодрости не осталось и следа. Он начал задавать свои обычные вопросы, но монотонно, как будто читал с листа.

Вулдон буркнул:

– Да пошел ты, – и, мягко развернув его к выходу, направил вон из комнаты. – Не сейчас, старина. Видишь, мы не в духе.

Культист ответил ему загнанным взглядом и безмолвно затворил за собой дверь.

– Так из-за чего, по-твоему, все это случилось? – спросила Лан.

– Какая разница? – ответил Вулдон. – Нам и без того есть о чем подумать.

– А где Фулкром? – спросил Тейн.

– Может, мне пойти его поискать? – предложила Лан, вставая.

Тейн негромко фыркнул.

– Давай, давай.

Дома его не оказалось, и она пошла в штаб-квартиру Инквизиции – пошла пешком, ничем не проявляя своих особых способностей, не пытаясь лететь по воздуху или бежать по стенам. Свой толстый шерстяной плащ она обернула вокруг тела так, чтобы рыцарская форма и отличительный знак полностью скрылись под ним. В своей жизни она не раз сталкивалась с презрением к себе, но то, что она видела вчера, было неприкрытой ненавистью к ней, которая считала себя воплощением добра. Рыцарство уже давно стало основой ее новой жизни, ее позитивным смыслом. Подвергать эту основу сомнению было больно.

Перескакивая через две ступеньки, она устремилась в здание Инквизиции. Два офицера сделали попытку задержать ее, но, увидев форму и знак, отступили.

Она пошла по коридорам, ища на дверях табличку с именем Фулкрома. Обнаружив ее, она дважды стукнула в дверь, но так и не дождалась ответа. «Где же он?»

Она уже собралась уходить, когда он отворил дверь.

– Лан, я не хотел открывать, мне показалось…

Войдя в его кабинет, она заметила у него под глазами мешки, морщины беспокойства избороздили его лоб.

– У тебя встревоженный вид. Что случилось?

– Ночка выдалась адская. – Фулкром вздохнул и взял со стола записку. – И вот что я нашел, когда вернулся. Якобы от Шалев. Она пишет, что собирается отомстить Рыцарям за то, что они помешали ее планам. Возможно, это ничего не значит. Мы тут все время получаем угрозы.

– Она, может, и стерва, – вздохнула Лан, – но в чем-то она права.

Фулкром глянул на нее с удивлением.

– Я слышал, что открытие ирена оказалось… бурным. Ты спасла императора. Все под впечатлением. Город только о тебе и говорит.

Похвала порадовала ее, потому что исходила от него, но суть его слов не способствовала поднятию ее духа. Он устроился на краешке стола, а она ходила по комнате взад и вперед, время от времени отбрасывая с лица волосы, и рассказывала ему обо всем, что случилось сначала в ирене, а потом на демонстрации.

Его лицо потемнело.

– Я слышал совсем другое, – сказал он. – Мне сказали, что в пещерах начиналось восстание, но военным удалось обезвредить зачинщиков… – Тут он сделал паузу и продолжал, словно цитируя написанное: – «С минимальными жертвами среди мирного населения».

Лан не верила своим ушам.

– Ничего себе минимальные! – сказала она. – Мы сами там были. И видели совсем другое.

Стены Виллджамура были не лучшим местом для прогулок, однако на длинных серых платформах за зубцами можно было, по крайней мере, спокойно поговорить.

По одну сторону от них простирался лагерь беженцев, хотя и не столь многолюдный, как в день ее приезда, по другую – лучники ходили по стене дозором. При каждом взгляде на них она вздрагивала, против воли вспоминая стрелы, которыми точно такие же солдаты вчера на ее глазах осыпали мирную демонстрацию горожан. Она описала ему все, чему они стали свидетелями, и объяснила свои подозрения. Фулкром слушал молча, давая ей выговориться. Она понимала, что он напряженно обдумывает информацию, подыскивая ей место в общей картине.

Когда она закончила, он сказал ей, что ничего нельзя поделать. По поводу случившегося обязательно будет принято официальное заявление, которое сейчас обрабатывается, записывается и уже начинает влиять на будущее.

– Я так устала сердиться, – сказала Лан. – Но чтобы ты знал: будь у меня сейчас силы, я бы криком кричала.

И она посмотрела на беженцев – людей, брошенных теми, кто был с этой стороны, за стенами. В том числе и ею самой, подумала она виновато. С моря налетал резкий ветер, он нес холод, промораживая город насквозь.

– Зачем нам вообще это нужно? – сказала она. – Говорят, наш мир все равно умирает. По-моему, наша цивилизация уже мертва.

– Всегда найдется то, за что стоит драться, Лан, – ответил ей Фулкром. – По крайней мере, мы не будем потом мучиться чувством вины за то, что сидели и ничего не делали, пока рушился мир. Пойдем выпьем.

Таверна была крошечной – две комнаты наверху, две внизу, – дешево, но симпатично. Старые рыбацкие сети и сельскохозяйственные инструменты на стенах, дешевые свечи оплывают на древние столы – обычно здесь бывало тихо, но сегодня в соседней комнате гудела веселая компания. В последнее время в городе вообще много пили.

Фулкром согревал ладонями бокал виски, Лан потягивала теплое вино. Разговор тянулся неспешно, с большими паузами. Время от времени они ощупывали друг друга взглядами. Найдется ли место их любви в этом полном насилия мире?

Фулкром нервничал. Он страшно боялся, что может в любую минуту увидеть призрак своей покойной жены – или еще чей-нибудь. О своих находках он пока никому не говорил – да и говорить, в сущности, было не о чем. Если бы покойники не прятались, он бы вычислил их по одному и убедил вернуться обратно.