– Сын Демона? – ворчливо спросил капитан Стукин, член калуганской Ложи Лесной Фиалки.

– Так точно, – ответил Ван. – Я, видимо, остановлюсь в «Мажестике»; если нет, вашего секунданта или секундантов будет ждать там записка. Вам придется и для меня подыскать одного – приглашать на эту роль консьержа, полагаю, не стоит.

С этими словами Ван выбрал из пригоршни золотых двадцатидолларовую монету и, улыбнувшись, протянул ее пострадавшему старику носильщику.

– По желтой ватке в каждую ноздрю, – прибавил он. – Прости, приятель.

Сунув руки в карманы штанов, он пошел через площадь к гостинице, принудив проезжий автомобиль визгливо заюлить на мокром асфальте. Он оставил машину торчать поперек ее предположительного курса и вломился в карусельную дверь, ощущая себя если не счастливее, то веселее, чем был в последние двенадцать часов.

Сплошь закопченная снаружи, сплошь кожаная снутри старая громада «Мажестика» поглотила его. Он спросил комнату с ванной, услышал, что таковые все заказаны участниками съезда подрядчиков, в лучшей манере непобедимого Вина подкупил портье и получил сносный трехкомнатный люкс с обшитой полированным красным деревом ванной комнатой, престарелым креслом-качалкой, заводным пианино и лиловым балдахином над двуспальной кроватью. Вымыв руки, он сразу сошел вниз, дабы выяснить местонахождение Рака. Телефона у Раков не было; скорее всего, они снимали жилье в пригороде; консьерж поднял взгляд к часам и позвонил не то в адресный стол, не то в полицейский участок, в отдел по розыску пропавших. Там уже закрылись до завтрашнего утра. Он посоветовал Вану спросить в музыкальной лавке на Главной улице.

Направляясь туда, Ван приобрел вторую трость: ардисовскую, с серебряным набалдашником, он забыл в станционном кафэ Мейденхэра. Эта была грубой и крепкой, с наконечником как у альпенштока, таким хорошо выкалывать водянистые выкаченные глаза. В следующем магазине он купил чемодан, в следующем за ним – штаны, рубашки, трусы, носки, носовые платки, халат для валяния на диване, пижаму, пуловер и пару сафьянных постельных шлепанцев, свернувшихся, будто зародыши, в кожаном чехлике. Покупки были уложены в чемодан и отосланы в гостиницу. Уже на пороге музыкальной лавки он вдруг с испугом вспомнил, что не оставил секундантам Стукина никакой записки, и повернул назад.

Они сидели в вестибюле, и Ван попросил их решить все как можно скорее – у него хватает дел поважнее этого. «Не грубить секундантам», – сказал внутри голос Демона. Арвин Лягвенец, лейтенант гвардии, был рыхл и белес, из красных мокрых губ его торчал сигаретодержатель длиною в фут. Джонни Рафин, эск., малорослый, смуглый и юркий, щеголял синими замшевыми туфлями при ужасном коричнево-рыжем костюме. Лягвенец вскоре откланялся, оставив Вана обсуждать детали дуэли с Джонни, который хоть и старался быть Вану полезным, все же не мог скрыть, что сердце его принадлежит Ванову противнику.

Капитан, сообщил Джонни, заправский стрелок, член загородного клуба «До-Ре-Ла». Британская кровь не склоняет его к кровожадной брутальности, но воинское и ученое звания требуют, чтобы он защитил свою честь. Он специалист по картографии, коневодству и возделыванию земель. Богатый землевладелец. Малейший намек на извинения со стороны барона Вина помог бы уладить дело, как это принято между порядочными людьми.

– Если милейший капитан ожидает именно этого, – сказал Ван, – пусть лучше засунет пистолет в свою порядочную задницу.

– Нехорошо так говорить, – поморщившись, сказал Джонни. – Мой друг этих слов не одобрит. Следует помнить, что он человек чрезвычайно благовоспитанный.

Джонни чей секундант, Вана или капитана?

– Ваш, – томно сказал Джонни.

Не известен ли Джонни или благовоспитанному капитану Филип Рак, пианист немецкого происхождения, женат, отец трех (предположительно) детей?

– Боюсь, – с оттенком неодобрения в голосе сказал Джонни, – я почти не знаю в Калугано людей, у которых есть дети.

А как тут поближе пройти к хорошему борделю?

С еще большим неодобрением Джонни ответил, что он завзятый холостяк.

– Ну хорошо, – сказал Ван. – Мне нужно снова выйти в город, пока не закрылись лавки. Желаете, чтобы я сам купил дуэльные пистолеты, или капитан сможет ссудить мне армейский «брюгер»?

– Оружие мы предоставим, – ответил Джонни.

Когда Ван добрался до музыкальной лавки, та уже закрылась. С секунду он смотрел на гитары и арфы, на уходящие в сумрак зеркал тумбы с цветами в серебряных вазах, и вспомнил вдруг гимназистку, которую так сильно желал шесть лет назад, – Розу? Рози? Как ее звали? Может быть, с нею он был бы счастливее, чем со своей бледной, губительной сестрой?

Он прошелся по Главной улице – одной из миллиона Главных улиц, затем, ощутив внезапный приступ здорового голода, вошел в сносный на вид ресторанчик. Заказал бифштекс с жареной картошкой, яблочный пирог и кларет. В дальнем конце зала, на одном из красных табуретов у прилавка блистающего бара, грациозная гетера в черном – тесный лиф, свободная юбка, длинные черные перчатки, широкополая черного бархата шляпа – тянула через соломинку золотистый напиток. В зеркале над баром он уловил среди иных красочных переливов расплывчатый отблеск ее рыжевато-светлой красы и подумал, что стоит попозже заняться ею, но, когда снова взглянул туда, ее уже не было.

Он ел, пил, строил планы.

Скорая стычка предвкушалась им с острым воодушевлением. Ничего более бодрящего невозможно было бы и придумать. Обмен выстрелами с этим случайно подвернувшимся клоуном предлагал ему разрядку, о которой он не смел даже мечтать, тем более что Рак, разумеется, предпочтет поединку простые побои. Он рисовал и перерисовывал в воображении неожиданные обстоятельства, могущие возникнуть по ходу пустякового поединка, – занятие, сравнимое с благодетельными хобби, к которым больных полиомиелитом, сумасшедших и арестантов пристращивают разного рода душеспасительные организации, просвещенные администраторы и изобретательные врачеватели рассудка: что-нибудь вроде переплетания книг или втискивания синих бусин в глазницы кукол, изготовленных другими безумцами, каторжанами и калеками.

Поначалу он тешился мыслью прикончить противника: в количественном отношении это принесло бы ему наибольшее облегчение, однако в качественном влекло за собой бог знает какие нравственные и юридические осложнения. Просто ранить его означало бы ограничиться пустой полумерой. В конце концов Ван решил проделать нечто артистичное и вычурное, скажем, выбить пулей пистолет из руки капитана или разделить прямым пробором плотный ежик на его голове.

Возвращаясь в мрачный «Мажестик», он накупил множество мелочей: три круглых куска мыла в продолговатом ларце, прохладный, упругий на ощупь тюбик пенки для бритья, десять безопасных бритвенных ножиков, большую губку, губку поменьше – резиновую, для намыливания, – лосьон для волос, гребешок, бальзам Кожевникова, зубную щетку в пластмассовом чехольчике, зубную пасту, ножнички, самоструйное перо, ежедневник – что еще? – да, будильник, успокоительное присутствие которого не помешало ему, впрочем, сказать консьержу, чтобы его разбудили в пять утра.