Нарастал ритм ударов паувау, становился ближе, громче, слился с дыханием страсти и ударил в голову оглушающим рыком Ачэк Саки Нэхуель:

«Я нарекаю тебя Lekil kuxlejal, сын белого человека…»

Ритуальный напиток — Мать Айяхуаска — словно нейтронная бомба содрала с моего эго защитный панцирь и оголила мой внутренний мир. Меня разбило на молекулы гигантским штормом, первым же его ударом яростно разбило сознание и нещадно завертело его, било и крушило, как пустую бутылку о камни. Я лихорадочно пытался за что-то хвататься, но мгновенные проблески реальности тут же разламывало на осколки, раскручивало адским калейдоскопом и крушило дальше.

Мне было страшно. Я молил о прощении, слепо целовал чьи-то руки и цеплялся за них с диким раздирающим грудь криком. Меня выкручивало, дробило, хотя я не верил, что еще осталось что-то крупнее атома, не мог постичь — за что?! Я бы в чем угодно признался и поклялся, чтобы это прекратилось, просил, умолял, рыдал и рушил сам себя в агонии боли и… Слова не в силах передать эту степень экзистенциальной тоски.

Но в ответ слышал только хохот Вселенной.

Я уже не понимал — жив я или мертв.

Перед глазами пролетала вся жизнь под аккомпанемент эха:

— Ты же у нас чуточку мёртв. Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, поэтому отмотаем обратное кино сами, пройдёмся по слабым сценам, подрежессируем кое-какие эпизоды… в финале ты превратишься в оргазм…

Я откручивал и… рыдал от открывшейся мне страшной картины мира, в котором жил, где люди теряют человеческий облик миллиардами способов. Каждая монета на моих счетах стала символом человеческих духовных смертей.

Я видел БОЛЬ.

Я чувствовал ЛОЖЬ.

Я слышал ТОСКУ.

Это были не мои чувства. И мои тоже. Океаны боли, лжи, тоски отравляли мир, в котором я жил.

Я познал ад. Я горел в нем факелом, корчился от жуткой боли, но был обречен делать это вечно, потому что меня питали эти три безразмерных ОКЕАНА. Бесконечное топливо. Вечный двигатель. В этом аду я был один. Все черти находились на земле.

Я больше не цеплялся за жизнь. Не цеплялся за самость. Считал себя высокоинтеллектуальной личностью, думал, что помогаю людям, творю добро, заслуживаю снисхождения? Я хохотал над этим. Я всегда был никчемен и жалок. Все мои концепции, поддерживающие так называемое чувство собственной значительности, растворились, как в серной кислоте, и я исторг их из себя с блевотиной. Черной, горькой, мерзкой, ядовитой…

Меня рвало долго и сильно. Я отторгал желание сохранить свой устойчивый мир, который только полюбил, со всеми его конфликтами и достижениями, которые давали мне чувство собственного превосходства… Я больше не хотел видеть его — мир, каким его делают люди. Хаос, дисгармонию, бегство по кругу в колесе желаний и сексуальных фиксаций…

Я обнулил себя.

У индейцев майя ноль — символ пустоты, наполненной до краёв…

Но мой кувшин был ПУСТ. И Вселенная ждала — чем я его наполню? Страхом и безумием. Или ЛЮБОВЬЮ? Другое в человека не вместить.

Реальность дернулась, словно привратник мира Духов торопил с выбором. И я вспомнил…

Несси.

Я выбрал ЛЮБОВЬ.

Меня снова вывернуло… теперь уже наизнанку самого себя.

Я стал мыслью… Исчезла боль, отпустила тоска, я не чувствовал лжи. Я стелился по кровотоку, по каждой своей венке, видел каждую разрушенную клеточку, каждый искаженный атом, каждую поврежденную молекулу и исправлял, не задумываясь как делаю это. Исследовал мозг и потянулся по главным нервным каналам, обрывая мертвые нити, спаивая разорванные связи.

Майя верили в существование в каждом человеке нескольких душ и описывали их квази-материальными терминами: тень, дыхание, кровь, кость… Потеря одной души оборачивалась соответствующей болезнью.

Я видел свою. Уродливую, искажающую, яростную, обжигающую, отчаянную… Чужеродную. Будто кто-то вырвал из ЦЕЛОГО кусок. Я кропотливо реконструировал свою матрицу, ломал нездоровые узоры и рисовал свои мандалы…

…Звуки икароса доносились откуда-то издалека. Ощущения возвращались медленно, но четко. Шершавой влажной губкой кто-то проходился по моей щеке. Я открыл глаза.

— Чёрный ягуар… — не узнал свой голос.

Огромный зверь вылизывал мое лицо, а услышав голос — зарычал-замяукал беззлобно, словно пытался подражать человеческой речи, морщил нос. Я смотрел в синие, как мои собственные, глаза зверя и видел в них свое отражение. Мощные лапы прижали меня за плечи к земле, пасть оскалилась, демонстрируя огромные наточенные о кости жертв клыки и… опустились на мое горло.

Я закрыл глаза, сомневаясь, что вообще жив, что это реальность.

Но челюсти черного ягуара не сомкнулись. Вместо смертельной хватки я почувствовал рывок, болью обожгло шею сзади, дёрнулась голова. Зверь выпрямился, держа в зубах амулет-проводник в мир Духов, опустил его на землю рядом со мной и… лег рядом, согревая меня горячим боком.

Костер только дымил, было сильно прохладно. Я сел, чувствуя во всем теле легкость и… мужскую силу.

Необыкновенное очувство, которое невозможно объяснить словами. Ничего общего с сексуальным желанием, но… уверенность, что мое семя всегда будет приносить крепкие здоровые плоды.

Я заплакал от переполнивших меня ощущений. Я — Lekil kuxlejal. Это значит слишком много, чтобы хватило всех языков мира объяснить эти два слова. Я чувствовал, что абсолютно здоров, полон жизни, я ощущал гармонию с собой и всем, что меня окружало. Я чувствовал мою Несси. Я не мог вместить в себя сразу так много.

Я выбрал ЛЮБОВЬ.

Провел по шерсти черного ягуара ладонью, и зверь перевернулся на спину, жмурясь, подставляя живот под ласку.

Но я знал — моя женщина ждет меня. Я чувствовал ее так, как… наверное, этот зверь. Встал и медленно повернулся, слушая свои ощущения, необыкновенно тонкие настройки. Я как будто учуял ее запах и услышал зов.

И это был не я. Мне словно кто-то подсказывал… направлял…

Мой тотем. Черный ягуар. Он смотрел на меня немигающим говорящим взглядом.

Голые ступни бесшумно ступают по влажной после дождя подстилке сельвы. Ночь рисует карту джунглей тонким шлейфом ароматов растений и запахов животных, людей и дыма. Среди них один, взбудораживший сладостью и терпкостью… знакомый и волнующий саму суть. Вспрыгиваю на толстую ветку, забираюсь повыше и тяну воздух носом…

Несси.

Стекаю чёрной кляксой и рвусь со всех лап на внутренний зов по проложенному метками коридору. Лапы едва касаются земли, не бег — полёт. И не разобрать — лапы или ноги, человек или ягуар — всё слилось, пропиталось и перемешалось, всё ощущается остро и тянет вперёд.

Несси.