– Откуда мне знать? – отшутился китежанин. – Мы, Охотники, назад не оборачиваемся, уж больно впереди всего… много. Прошла ложка мимо рта, и ладно.

– Одна прошла, другая придет. – Кит с достоинством принял из рук кума горящую жаркой медью чару. «Разгонную», как и положено, мужчины здесь пили стоя. – У Ежовичей в доме еще три невесты подрастают, одна другой краше! Вот сейчас Устиньюшку и спросим! А ну признавайся, у кого из твоих дочек коса длинней, кто шьет лучше, а от чьих ватрушек язык проглотишь?

Все еще красивая женщина с уставшим – попробуй перед дочкиной свадьбой не устать – лицом улыбнулась, но ответить ей не дали.

– А то не видно? – выкатилась вперед румяная бабенка в бирюзовых бусах и лазоревом, в цвет, платке. – Все хороши, но нет сегодня краше Журавушки нашей! Уж такая она у нас!..

«Хозяин, – внезапно напомнил о себе оставленный на лугу у околицы Буланыш. – Мальчишки пришли, леденцы суют. Хорошие, медовые. Не беру. Тебя жду».

– Сейчас, – шепнул в кулак Алеша и добавил уже громко: – Прости, Тит Титыч, и ты, хозяин. Пойду, пока столы накрывают, коня проведаю. Строгий он у меня, как бы не потоптал кого.

Тит-Кит величаво кивнул. Его дозволение Охотнику было нужно как мертвому припарки, но воевода Алеше нравился. Ему здесь, кажется, нравилось все, как и окруженному восхищенной ребятней Буланышу. Угостить гривастого друга леденцовым петушком и пряниками Охотник позволил, порадовав и коня, и, того больше, местных мальчишек.

«Прокачу? – Буланыш умел быть благодарным. – До лесочка. Пастись потом буду».

– До лесочка и с ветерочком, – засмеялся богатырь, подсаживая белоголового паренька лет шести. – Сбруи нет, так ты за гриву держись, да покрепче. А вы тут мне не хмурьтесь. Конь у меня вынослив, всех прокатит.

Мальчишки знают всё. Они полезут туда, куда не полезет взрослый, и заметят то, что людям солидным замечать зазорно. И еще они, перебивая друг друга, вывалят свои знания гостю с настоящим мечом, который их катает на богатырском коне. Объявись в окрестностях Тригорья нечто примечательное, Алеша бы об этом уже услышал, но в округе было тихо. Разве что ближе к горам страшный разбойник по имени Фомка схоронил в пещерах свое золото, но лиходей давным-давно сгинул, только имя Фомкиным горкам и подарил. В этих самых горках имелось несколько дурных мест, в том смысле дурных, что завалить камнями могло, особенно в дождь. Лет десять назад аж двоих засыпало, нет, не из Светлых Ручьев, чужих. Дурни надумали клад разбойничий поискать и сгинули, только сапог остался, из каменной кучи торчал. Выкапывать покойников местные не стали: самих накрыть могло, уж больно осыпь там нехорошая, а больше ничего такого и не было. Ты уж прости, богатырь-Охотник, скучно у нас. Хоть бы змей какой-никакой объявился. Ух ему бы на заставе и показали бы!

– Чушь не мелите, – осадил разошедшихся храбрецов китежанин, успевший повидать, как «объявляются» змеи. – Ратникам тригорским и так есть кого рубить.

Про драку на подходе к пресловутым Фомкиным горкам в Светлом Ручье еще не слыхали. Алеша на мгновение задумался, но решил рассказать, слегка по ходу дела приврав. Они-то со Стояном дождутся княжьей подмоги и подадутся в Лукоморье, а Несмеяна останется. И лучше, если в округе будут знать, что преемница Кита способна одним махом снести голову хоть белоглазой чуди, хоть волколаку.

– Только, – заговорщицки понизил голос богатырь, – я вам ничего такого не говорил.

«Зря врешь, – слушавший вместе с ребятней Буланко недовольно мотнул гривой. – Она не смогла. Ты смог, я смог. Зачем наше даришь?»

– Сможет еще, – шепнул в конское ухо Охотник. – И вообще, раз добыча моя, что хочу, то с ней и делаю. Хочу, вот девице дарю.

«Зверь мой был».

– А ты мой, – засмеялся богатырь. – И не фыркай!

«Зря врешь, не в коня корм».

– Ну, то тебе виднее, – усмехнулся Алеша. Оставлять Буланыша на всю ночь с досадой не хотелось, и китежанин подмигнул мальчишкам: – А что, братцы, найдутся у вас для коня моего еще леденцы да пряники? Ради праздничка.

Нашлись и леденцы, и пряники, и сладкие осенние яблоки. Мало того, их нашлось столько, что класть оказалось некуда, и на поиски подходящей сумы наперегонки бросились двое мальцов. Вернувшийся первым приволок обычный полотняный мешочек с продернутыми сквозь него веревочками. У второго был шитый бисером роскошный, впору жениху, кисет. А еще у него была красавица-сестра, что, опустив глаза, этот самый кисет Охотнику и вручила вместе с просьбой защищать немощных стариков и малых детушек.

«Первый бери, – вмешался не сводивший глаз с горки сластей Буланыш. – Он больше».

Алеша взял оба.

* * *

Хороший Охотник раз пройденным путем и через год с закрытыми глазами пройдет. От околицы до поляны меж давшим деревне имя ручьем и яблоневым садом, где расставили столы, Алеша добрался бы без провожатых и все ж попросил девицу показать дорогу. Странно было бы не попросить после такого подарка, да и сама девица китежанину приглянулась. В былые деньки он бы перед ней уже вовсю хвост распушал, а тут почуялось вдруг нечто странное, а странное за спиной лучше не оставлять.

Для начала выяснилось, что оказавшуюся сероглазой красавицу звать Аленой, а ее братишку словно в насмешку Ваней. Мало того – эта Алена еще и не улыбнулась ни разу, спасибо хоть дышала, как человек. Шла рядом, переставляла ноги, поправляла пестрые бусы, даже на вопросы отвечала, только китежанину казалось, не здесь она. В Светлых Ручьях лето еще вовсю целовалось с осенью, а в девичьих глазах безнадежно серебрилась зима.

– Улыбнулась бы ты, – не выдержал богатырь, – а то впору подумать, что тебе змея сердце выела.

– Змея? – Алена остановилась, словно на незримый забор налетела, иней в глазах сменился готовым пролиться дождем. – Может, и змея… Не бойся, Охотник, не трону я их, не умею и уметь не хочу. Кто ж виноват, что так сложилось…

– Постой, – растерялся китежанин, хотя сероглазка и так стояла. – Кого трогать? Чего ты уметь не хочешь?

– Того, что… ведьмы умеют. Тех, кто люб, привораживать, а на разлучниц сглаз наводить.

– Так-так, – невольные мысли о сердечных забавах тут же улетучились, Алеша взял спутницу под локоток, вынуждая свернуть в заросший доцветавшими мальвами проулок. – Пойдем-ка, душа моя, в обход. Уж больно мне любопытно про ведьм слушать.

– А я про них знать, и то не хочу! Хорошо, что нет их здесь…

– Точно нет? С чего-то ты про сглаз заговорила.

– Я… Прости, Охотник. И прощай.

– Ну уж нет. – Богатырь прижал девичий локоток посильнее. Не больно, но не вырваться. – Не отпущу, пока не скажешь, с чего ты про ведьм разговор завела, да и сама… ровно неживая.

– А с чего я в избе сижу, а не слезы по подруженьке милой лью? С чего кисет отдала Ванюшке… подарок выстраданный… Вышивала-вышивала… Душу вкладывала, осени ждала…