— Праздник, говоришь? Увижу ли я твою свадьбу до моей смерти?

— Почему вы заговорили об этом? — сверкнули глаза Ёнбин. — Конечно, вам обязательно надо увидеть мою свадьбу. Я выйду замуж, Ёнхэ тоже выйдет замуж. Улыбнитесь же! — хотя Ёнбин громко рассмеялась, глаза ее наполнились слезами, и она скорее отвернулась.

Вечером она приготовила постель для отца, сказала, что хочет немного проветриться, и вышла из мотеля. На улице она спросила дорогу к храму, где они договорились встретиться с Джонюном, и направилась туда. Когда Ёнбин стала подниматься по крутым каменным ступеням, ведущим к храму, они показались ей бесконечными. Сакура на просторном дворе храма уже вся покрылась багряной осенней листвой.

Со двора храма открывалась широкая панорама города. Река Намган, перерезанная поперек многочисленными мостами, по которым пробегали маленькие машинки, была похожа на веревочную лестницу. По кромке берега стелился белесый туман.

Вдруг из прибрежных бамбуковых зарослей послышался хруст сухих веток.

— Да ты быстрей меня пришла!

Перед Ёнбин предстал одетый в темно-синий костюм Джонюн, одну руку он держал в кармане брюк. Ёнбин обратила внимание на время — было ровно пять вечера.

— Ты точен, как часы!

— По пути сюда я все время смотрел на часы.

— Как это утомительно! Ты всегда так полагаешься на часы? — устремив взгляд вдаль, на панораму города, спросила Ёнбин.

— Смотреть на часы намного легче, чем мерить пространство. Я бы сказал, что быть рабом времени гораздо менее утомительно, чем оставаться свободным.

— Порою ты кажешься таким непреклонным, на самом же деле ты гораздо болезненней, чем Тэюн, переживаешь бессмысленность своего существования.

— Не знаю, не знаю.

— Как ты думаешь, почему люди умирают?

— Спроси саму себя. Есть ли вообще ответ на такого рода вопросы?

Ёнбин, не отрываясь, продолжала смотреть вниз, на город.

— Может, присядем? — предложила она.

— Давай спустимся к павильону Чоксокну.

Джонюн, все так же не доставая руки из кармана брюк, стал неторопливо спускаться. Пройдя мимо обветшалого павильона Чоксокну, они стали подниматься по дороге, обрамленной с обеих сторон густым лесом. На вершине горы, на которой была сооружена небольшая беседка Соджандэ, панорама Чинджу развернулась перед ними во всей своей полноте. С высоты скалистого обрыва, на котором была сооружена беседка, открывался восхитительный вид на спокойное течение реки Намган. Ёнбин села на перила. Джонюн, прислонившись к столбу, не спеша вынул из кармана сигарету.

— Джонюн, смог бы ты жениться на такой женщине, как я?

Джонюн, перестав чиркать спичкой, покосился на Ёнбин.

— Когда я увидела тебя и твою жену, я почувствовала себя такой одинокой и захотела, чтобы рядом со мной был человек, с которым я могла бы поделиться, даже если и не любовью, то хотя бы своим бременем.

Джонюн отбросил спичку, затем затянулся, после чего сказал:

— Даже и не думал, что ты можешь быть такой женственной, — усмехнулся он.

— Ты меня разочаровал, — с глубокой тоской в голосе сказала Ёнбин.

— Ты слишком самолюбива, Ёнбин. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь снял с тебя твой груз, а взамен не можешь подарить тому человеку своей любви.

— Хо-хо-хо…. — глухо рассмеялась Ёнбин, — ты говоришь чистую правду! Я слишком самолюбива.

— Я говорю все, как есть. Я же твой старший брат, поэтому я могу пожалеть и понять тебя.

— Ты, как всегда, прав. Сейчас я истомлена в ожидании хотя бы малейшего сочувствия… и уже устала его ждать.

Джонюн не проявил сострадания, а на лице Ёнбин не отразилось и намека на то, что она нуждается в поддержке. Продолжая сохранять холодное спокойствие, Джонюн спросил:

— Думаешь ли ты, что судьбы людей различны?

— Конечно, различны.

— Нет, нас различает не судьба. Я на своей работе видел бесчисленные смерти. Судьба человека — это смерть. Поздно или рано, всех ожидает одна и та же участь. Нам всем предопределено умереть, но давай больше не будем об этом.

— То есть, этим ты хочешь сказать, что люди отличаются только количеством усилий, которые они прилагают в жизни? Тогда получается, что мое нынешнее положение отражает все мои прежние усилия?

— Просто так складываются обстоятельства. В течение своей жизни нам приходится переживать смерть многих людей. Ты только задумайся: все, что тебе пришлось пережить в последнее время, оканчивалось трагедией, на твоей жизни стоит печать смерти. Всё в твою жизнь оттуда и пришло.

— О, нет! Но разве было только это?

— Абсолютно верно. Но я хотел сказать, что мы не должны зацикливаться на своей смерти, чтобы не потерять все остальное в жизни, — Джонюн улыбнулся.

— Ах, какой прекрасный вид! Здесь я чувствую себя гораздо безопаснее, чем в море, — Ёнбин нагнулась через перила беседки и стала смотреть вдаль, на реку.

Джонюн подошел и сел рядом с Ёнбин. Он был невозмутим.

— Вот скажи, зачем ты пригласил меня сюда? Чтобы утешить? — спросила Ёнбин.

В отличие от Тэюна, Джонюн был немногословен, и Ёнбин приходилось говорить намного больше обычного. С другой же стороны, ей просто хотелось позабыть о вынесенном отцу смертном приговоре.

— Может ли это утешить? Вряд ли. Просто я хотел кое о чем поговорить с тобой.

— О чем это?

Джонюн выдержал минуту молчания и произнес:

— Ёнхэ же бросила учебу, не так ли?

— С чего это ты вдруг о Ёнхэ заговорил?

— Мне хотелось взять ее к себе, ей же надо окончить школу.

— Это невозможно.

— Почему же?

— Я тоже могу дать ей образование. Но я знаю, что она не поедет в Сеул без отца.

— Да, конечно, но я имел в виду обучение Ёнхэ после смерти отца.

— Бессердечный! Сейчас я даже не хочу ничего планировать насчет этого.

— Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, но это неразумно с твоей стороны.

— Спасибо за твою искренность, но ответственность за Ёнхэ понесу я сама.

— Ты можешь продолжать так утверждать и дальше, но тебе пришло время подумать, как снять с себя ответственность за других и позаботиться о своей собственной жизни. Каким бы бестактным я тебе ни показался, я все равно должен взять на себя ответственность за образование Ёнхэ.

— Чтобы отдать долг моему отцу, который оплатил твою учебу?

— Пусть будет так.

— На тебя это не похоже.

— А ты что, принимала меня за неблагодарного?

— Я считала, что ты игнорировал благодарность и долг перед чем-либо.