Когда она отправится домой к Джоан сегодня вечером, не последует ли за ней кобрадор по длинному душному коридору? За то, что сделала слишком много? За то, что сделала слишком мало?

Наверное, не стоило приглашать их к себе в кабинет. Не стоило выдавливать из них всю правду и всю ложь. Ей бы хотелось укрыться в счастливом неведении. Прийти домой на пиво и бургеры.

Единственный вопрос, на который не ответил старший суперинтендант: кем на самом деле является обвиняемое лицо? И как убийство Кэти Эванс связано с тем, что они ей рассказали.

Но она знала, что очень скоро все узнает.

Внизу, в книжном магазине Мирны, раздался неожиданный стук, и по лестнице поднялся Жан Ги, топая ногами, рыча и сбивая снег с ботинок и куртки.

За ним шла Изабель Лакост, качая головой. Каждый очередной ноябрь приходил к Бовуару неожиданно. Вот ведь тоже следователь!

– Там сплошной ужас, – сказал он, когда они с Лакост сняли куртки.

Мирна с улыбкой наблюдала за ними, зная, что, хотя у Армана было двое своих детей, Жан Ги и Изабель в равной мере стали для него сыном и дочерью. Всегда были. Всегда будут.

– Как все прошло в Монреале? – спросил Гамаш, вставая с дивана.

– Всюду успел, – сказал Бовуар, явно не желая говорить о посещении сестры и родителей Кэти. – Расскажу за обедом. Ведь обед будет, да?

– Я попросил Оливье приготовить тушеную говядину, – ответил Гамаш. – Знать бы только, когда она будет готова.

Бовуар засунул в рот ломтик багета с сыром бри и спелой грушей, пробормотал что-то вроде «Я пошел», схватил куртку и исчез.

Изабель налила красного вина в бокал и присела на диван между Мирной и Кларой.

– Длинный день? – спросила Мирна.

– И он еще не закончился. Я рада, что вы здесь, – сказала она Гамашам. – Я так или иначе собиралась сюда.

– Правда? – удивилась Клара. – Почему?

– Мне нужна информация от людей, которые знали мадам Эванс и ее друзей. Я перечитывала протоколы. На данном этапе трудно отличить важные вещи от второстепенных, но ничего очевидного мне в глаза пока не бросилось. У нас проблема, если единственные интересные сведения поступают к нам от Рут.

– Правда? – удивился Гамаш, который присутствовал при большинстве допросов и не мог вспомнить ничего полезного.

– Интересные, но не имеющие отношения к делу. – Лакост повернулась к Рейн-Мари. – Вы знали, что во время «сухого закона» церковь использовалась бутлегерами?

– Правда? – удивилась Рейн-Мари.

– Неужели? – удивилась Клара. – Это для меня новость.

– А я знала об этом, – сказала Мирна. – Мне Рут говорила.

– Да ладно, – сказала Клара. – Когда? Когда ты мыла ей посуду?

Всем было известно, что Рут до сих пор не знала имени Мирны или чем она занимается, кроме разве что периодически возникающего подозрения, будто Мирна заведует библиотекой и работает у кого-то горничной.

– Она мне об этом иносказательно поведала, – призналась Мирна.

Все недоверчиво посмотрели на нее, поскольку Рут не была замечена в подобных тонкостях.

– Это стихи Рут? – спросила Рейн-Мари, когда Мирна закончила цитировать. – Что-то новенькое.

– Неопубликованные, – пояснила Мирна. – Я прочла это в одной из ее тетрадей, когда…

И опять они уставились на нее.

– Когда что? – спросила Клара. – Когда ты рыскала у нее в доме?

– Хуже, – призналась Мирна. – Я каждую среду прихожу убирать в ее доме.

Это вызвало взрыв смеха, который постепенно сошел на нет, когда они увидели лицо Мирны. Оно выражало смущение и неловкость.

– Постой, – сказала Клара. – Ты говоришь правду? Ты каждую неделю ходишь к ней…

– Вообще-то, каждую вторую неделю.

– И делаешь уборку?

– Она старая одинокая женщина и нуждается в помощи, – сказала Мирна. – Мы тоже будем такими когда-нибудь.

– Да, но знаешь что? – сказала Клара. – Рут и тогда все еще будет жить. Она несокрушима. Я знаю. Пробовала. Она нас всех похоронит.

– Но это настоящий прорыв, верно? – спросила Рейн-Мари. – Даже для такой прыткой дамы, как ты, ma belle. Как тебе удалось от этих прекрасных поэтических строчек прийти к «сухому закону»?

– Я спросила у нее об этом стихотворении. О его значении для нее. Это было года два назад…

– И давно ты этим занимаешься? – спросила Клара, удивленная и обиженная тем, что подруга не сказала ей раньше. Внезапно ее осенило. – Что ты натворила?

– Ты о чем?

– Наверное, ты совершила что-то ужасное в этой жизни или в прошлой, и тебе пришлось надеть такую власяницу.

– Нет, я не грешница. Мне кажется, в прошлой жизни я была святой. – Она уставилась вдаль с блаженным выражением на лице. – Святая Мирна…

– На Эклерах, – добавила Клара.

– А я бы пошла в такую церковь, – заявила Рейн-Мари.

– Так вы разговаривали? – Изабель вернула их на грешную землю. Хотя она и была согласна с Рейн-Мари.

– Странно, но именно об этом мы и говорили с Рут. О церкви. Она сказала, что ребенком ходила в Святого Томаса и молилась, чтобы стать нормальной. Чтобы не быть белой вороной.

– Иногда чудеса случаются, – заметила Клара.

Арман вспомнил признание Рут, сделанное прошлым вечером.

О льде. О двоюродном брате.

О старом наследстве неизбывной вины.

– Церковный староста стал опекать ее, рассказал ей об истории церкви, – продолжала Мирна.

– Так она и узнала про «сухой закон», – догадалась Изабель. – Вообще-то, я думала, что она из числа бутлегеров.

Мирна рассмеялась.

– Я хотела бы узнать побольше, – сказала Рейн-Мари. – Для исторического общества. Вряд ли это первая церковь у границы, использовавшаяся для таких целей. Храм – излюбленный перевалочный пункт у бутлегеров.

– И безопасное место, – добавила Клара. – Кто станет совершать налет на дом Бога?

– Мы думаем об этих днях так, будто в них было что-то романтическое, – сказала Рейн-Мари. – Подпольные бары и кистонские копы.[41] Но то были жестокие времена. Тогда зарабатывались состояния. Однако это удавалось только самым большим негодяям. Может быть, «сухой закон» и не создал мафию, но он способствовал ее укреплению и приходу к власти.