Принцесса выглядела почти встревоженной, она вдруг подошла к окну, через которое на балкон из холла лился свет, и задернула портьеры, погрузив балкон в полную темноту. Потом вернулась к Стеттону и продолжила:

- Вы не знаете Василия Петровича. Он способен на все. Он единственный на свете, кого я боюсь. Вы хотели сделать как лучше - я знаю, - но при этом ввергли нас в опасность. Я пошлю завтра утром к Дюшесне, и пусть он обыщет весь город. Ох, если я когда-нибудь попаду ему в руки...

Глаза Алины блеснули так ярко, что Стеттон увидел это даже в темноте. После паузы она резко спросила:

- И все же, почему вы вернулись? Почему вы не уехали в Америку и не сообщили мне об этой встрече письмом?

Стеттон заикнулся насчет того, что он вернулся, дабы обсудить, что делать.

- Что делать? - вскричала принцесса. - Конечно, мы будем делать то, что решили!

Стеттон встрепенулся, а она, придвинувшись к нему, положила руку ему на плечо:

- Неужели вы думаете, Стеттон, что я позволю этому Василию развести нас с вами?

- Но он ваш муж!

- Ба! - Алина щелкнула пальцами. - Это означает только, что от него во что бы то ни стало следует избавиться. - Она придвинулась к молодому человеку еще ближе и положила ему на плечо вторую руку. - Из-за этого совсем не обязательно менять наши планы. Поезжайте в Америку - прямо завтра, - а к тому времени, когда вы вернетесь, Василия Петровича уже не будет.

Стеттон подивился ее спокойному тону. Тысячи раз он пытался внушить себе, что навлекает опасность на свою голову, и тысячи раз забывал обо всем на свете, увидев обещание в ее глазах и ощутив сладость ее поцелуев.

Она обвила руками его шею; она шептала ему на ухо слова любви. Он, охваченный безумием, крепко сжимал ее в объятиях, чувствуя, как у его груди бьется ее сердце.

- Алина, - шептал он, - вы знаете, я люблю вас... я люблю вас... я люблю вас...

Принцесса вдруг вздрогнула и быстро повернула голову.

- Что это? - тревожно прошептала она, но рук с шеи молодого человека не сняла.

- Что? Я ничего не слышал.

- То дерево... та ветка над балюстрадой... она шевельнулась...

- Это ветер.

- Но ветра нет. Стеттон, давайте уйдем. Признаюсь, мне страшно.

- Ба! Вы фантазируете. Ничего нет. - Он снова крепко обнял ее и прижался губами к ее губам. - Ну же, Алина... я ведь завтра уеду... будьте ко мне добры сегодня вечером! Я так люблю вас! А что касается Василия Петровича, то вы правы, мы не позволим ему лишить нас...

Предложение осталось незаконченным.

Стеттон вдруг ощутил, как его горло железной хваткой стиснули чьи-то пальцы, и в тот же момент увидел, как другая рука из-за его плеча протянулась к Алине.

Она с криком ужаса откинулась назад, увидев прямо перед собой человека с черной бородой и темными колючими глазами, которые ярко блестели даже в темноте, окутавшей балкон.

К несчастью, она оказалась недостаточно проворна; пальцы свободной руки бородатого сомкнулись вокруг ее горла, длинные и белые, и погрузились в плоть.

Все это происходило в абсолютном безмолвии. Человек с бородой возвышался над ними как башня, удерживая их на почтительном расстоянии от себя и друг от друга. Против его огромной силы они были словно дети.

Они хватали его за рукава одежды и старались вырваться на свободу; они отрывали его пальцы, которые еще крепче сжимались на их глотках; все было бесполезно.

- Мария, - послышался голос Василия Петровича, беспощадный и ужасный, - Мария, дьявол во плоти!

Посмотри на меня... посмотри мне в глаза. Что вы видите в них, Мария Николаевна? Это гнев божий!

Их борьба ослабевала. Чернобородый громко рассмеялся:

- Бросьте... Это бесполезно... Это рука судьбы на твоем горле... и на твоем, лживый пес. Я ждал... Я ждал...

Медленно, неуклонно он прижимал их к полу всем своим весом и силой... на колени... еще ниже... и вот они лежат, опрокинутые на спины на мраморных плитах, а пальцы все сжимаются...

Василий Петрович стоял между ними на коленях; его руки двигались вверх и вниз; был слышен глухой, вызывающий тошноту стук.

Два, три, четыре; затем, не отрывая рук от их тел, он наклонился очень близко сначала к лицу Стеттона, потом к лицу принцессы. Он долго вглядывался. И увидел, что они мертвы.

Тогда Василий Петрович поднялся на ноги и стоял так, глядя вниз на тело женщины.

- Мария, - пробормотал он и несколько раз повторил: - Мария... Мария.

Потом резко повернулся, подошел к балюстраде, одним махом взлетел на сук дерева, нависавший над балконом, и исчез в густой листве.

Послышался легкий треск сгибающихся под его тяжестью ветвей, потом, мгновением позже, звук приземления.

Сук мягко покачивался над мраморной балюстрадой.

Это движение становилось все медленнее и медленнее, пока даже листья не перестали трепетать, и все смолкло.

На балконе воцарились ночь и тишина.

Где-то на юге Франции - не так уж важно, где именно, может быть, в Ницце - на белом песке пляжа под огромным разноцветным зонтом сидели молодой человек и девушка.

На них были купальные костюмы, но при этом сухие.

Возможно, на пляж их привлекало нечто более интересное, чем купанье в Средиземном море. Они долго молчали, пристально глядя друг другу в глаза, и при этом крепко держались за руки.

Внезапно девушка заговорила:

- А еще... я верю... моя печаль делает полнее мое счастье. - Она спокойно улыбнулась. - Так что вы не должны ревновать.

Молодой человек посмотрел на нее. Вернее, посмотрел бы, если бы не был этим занят и раньше.

- Я ревную ко всему и ко всем, если это хоть чуть-чуть отвлекает ваши мысли от меня, - решительно заявил он.

- Нет. Я серьезно, - ответила девушка. - Вы не должны мне предлагать забыть Алину, и если я хочу говорить о ней, то только с вами и ни с кем больше. Как я могу забыть? Это было так ужасно!

Девушка закрыла лицо руками.

- Виви! Виви, дорогая! - Молодой человек попытался отвести ее руки. Вы не должны думать об этом... решительно не должны. Пожалуйста, дорогая.

Что касается Алины, я не стану просить вас забыть ее.

И я буду говорить с вами о ней столько, сколько вы сами захотите. Дорогая, но вы не должны... доктор этого не разрешает, к нему надо прислушаться. Ну, поговорим обо мне, - вы знаете, чего я хочу. Чтобы вы сказали...

Очевидно, молодой человек знал, как ее отвлечь, потому что после этой просьбы девушка вдруг открыла лицо и посмотрела на него.