шумному водопаду, где встретились первые признаки того, что остров был обитаем. Его внимание привлекли квадратные углубления в скале, по которой стекали потоки прохладной воды, а также очертания многоруких богинь, вытесанные на подводных валунах. Джанапутра развязал чалму, искупался в озерке возле водопада и развесил вещи сушиться.

Он вынул сверток, в котором была спрятана какая-то коробочка, обтянутая серебристым шелком, долго сомневался, стоит ее открывать или нет, а когда все-таки открыл, лицо его озарилось дивными переливами. На этот яркий блеск из лесной чащи даже вылетел попугай с красным хохолком. Он разместился неподалеку на ветке и стал робко перебирать лапками, чтобы заглянуть в серебристую шкатулку.

— Что, нравится? — шутя спросил Джанапутра. — Эх ты, пустая твоя голова, это же Мани Хардха, самый прекрасный камень на свете! Вот найду дочку Девиантара… Эй, ты хоть меня понимаешь, а?

Попугай изогнул шею и дважды ударил клювом по ветке. Рассмеявшись над собеседником, Джанапутра продолжил:

— Ничего ты не понимаешь, кеша-кира! Говорят, что это Несокрушимое Сердце — самое совершенное творение богов, пожелавших напомнить, какими должны быть сердца джива-саттв. Другие говорят, что это застывшая слеза, упавшая с темного Неба на широкую грудь Земли в их первую брачную ночь. Вот так Дхарани ожила, ощутила жар любви, а утром на ней зацвели целебные травы, появились деревья и птицы. Что? Ах да, и попугаи, конечно, тоже.

Распушив красный хохолок, попугай перелетел с ветки поближе и сел на плечо Джанапутры, чтобы рассмотреть адамант, сиявший неземным блеском, словно это была далекая Звезда Севера.

— Ну, все! — Джанапутра захлопнул коробочку перед носом любопытного попугая. — Мы с тобой едва знакомы. Еще разболтаешь кому-нибудь…

Бросив попугаю бобов, Джанапутра спрятал сверток с адамантом, намотал чалму и принялся напевать песенку про одного ягуара. Собственно говоря, все песни, которые он знал, были про ягуаров, потому что в безлюдном мире никому бы и в голову не пришло сочинять песни про людей:

Один ягуар влюбился в багиру,

В красавицу черную кошку,

Дни и ночи не спал один ягуар

И сходил с ума понемножку.

Парам-пара, парам-пара,

Совсем невесел ягуар,

Парам-пара, парам-пара,

Мурлыкал песни до утра.

Он оборвал песню на этом месте, потому что из ближайших зарослей донесся звонкий смешок. В тот миг Джанапутра мог поклясться, что это был смех молодой девушки! Он ринулся к кустам, но там было пусто. Осмотрев все деревья вокруг, он прислушался и решил, что это был не смех, а всплеск водопада. Джанапутра снова занялся своими делами, напевая песенку про ягуара, а когда песня закончилась, из кустов донесся тот же самый смех, и тонкий голосок сказал ему:

— Почирикай еще, глупенький!

Джанапутра взглянул на попугая, который издевательски раскачивался на ветке, и сразу догадался, чьи это были проделки. Но если какаду мог подражать смеху девушки, значит, на острове жили не только брамины. Он поманил попугая бобами, но тот отлетел в сторону от него. Набросив на себя высохшую курту, Джанапутра решил проследить, куда полетит птица.

— Послушай, послушай! Я тебе помогу… Карначар умница, — хвастался перед ним попугай, шустро перебирая лапками по гибким ветвям сандаловых деревьев.

— Кто тебя научил говорить? — спросил из любопытства Джанапутра.

— Наитайнейшая тайна! Наитайнейшая тайна, — с важным видом ответил попугай. — Не смотри на меня, ты не должен на меня смотреть.

— Если я не буду на тебя смотреть, как ты мне поможешь? — рассмеялся над ним Джанапутра.

— Если ты умрешь, я не смогу тебе помочь! Послушай, я тебе говорю! Ты умрешь, ты хочешь умереть? — твердил ему попугай.

— Ладно, ладно, — утихомирил его Джанапутра. — Просто покажи, где ты живешь, вот и все.

Переговариваясь с попугаем по кличке Карначар, наследник рода Раджхаттов прошел длинный путь по берегу реки в окружении тропических зарослей. Какаду с красным хохолком прыгал на поваленных деревьях, порхал над водой, перелетал с ветки на ветку. С каждым шагом Джанапутра чувствовал, что приближается к разгадке тайны Аирват-двипы.

И вот его взору открылась долина с водопадами и пастбищем, на котором паслись слоны и пугливые антилопы. За долиной виднелись дозорные башни и утесы, подернутые опушкой жакарандовой рощи в перваншевом цвету. Именно туда, к дозорным башням, полетел попугай. Он уселся на стену и стал крутиться на полукруглом крепостном зубце, поглядывая на Джанапутру.

— Ничего не понимаю! Ничего не понимаю! — кричал ему попугай. — Кто подрезал твои крылья?

— Легко тебе говорить, — пробубнил Джанапутра, ощупывая каменные блоки стены, между которыми не было ни одной щели, чтобы зацепиться.

Попугай изогнул шею и подполз к Джанапутре по стеблю свисавшей сверху лианы.

— Карначар умница… — загадочно произнес попугай.

— Да-да, Карначар умница! Ума не приложу, что бы я без тебя делал, — похвалил его Джанапутра, ухватившись за стебель и начав бесшумно подниматься.

За стеной его взору открылся благоухающий пышными бутонами сад. Паталово-красные цветки джапа-пушты склонялись над извилистыми дорожками, банановые пальмы кандали были увешаны ароматными плодами, на лотосовых и саловых деревьях распускались нежные лепестки. Возле жадеитовых беседок красовались сочные соцветия жасмина. Посреди ухоженных кустиков разбрасывал медоносные ветви вечнозеленый ниим, а синегрудые павлины прохаживались по газонам, расправляя свои танзанитовые перья.

На лицо Джанапутры опустились прозрачные нити страстоцветов, которые с удивлением прикоснулись к нему и передали весть о появлении незнакомца соседним деревьям. Раздвигая цветущие кроны, он спускался в мистический сад, перенесенный Девиантаром из далекой светозарной эпохи, когда маха-риши населяли райские леса, когда великие сиддхи могли посещать парящие в воздухе города, когда на отлогих склонах Северных гор обитали бессмертные полубоги, просветленные сущности и великаны, посвятившие себя подвигам тапо-дхайи. Здесь он начинал верить, что все эти сказки имели под собой действительное основание, что все это и впрямь происходило во времена, когда подлунный мир был полностью духовным, когда вселенная пребывала в высших сферах танматры, очищенная от влияния темных гун.

Попугай Карначар тревожно кружил у него над головой, желая о чем-то предупредить:

— Когда она выходит из дворца, солнце скрывается, птицы разлетаются, рыбы погружаются на дно, — возбужденно голосил какаду. — Ее безусловная красота неотразима. Ты захочешь взглянуть на нее. Ты умрешь, умрешь! Твоя кожа станет синей, твое сердце остановится.

— Прошу тебя, Карначар, расскажи о ней. Кто она — та, о которой ты говоришь?

— Какой простой вопрос! Несомненно, это Падмавати, — весело затанцевал попугай на ветвях ниима. — Тьма вселенной растворяется в ее чистоте. От нее струится нектар, который исцеляет и убивает, даже время бежит от нее прочь.

— А-а!!! Это опять ты, безумная птица? — произнес кто-то.

Спрятавшись за кустами жасмина, Джанапутра заприметил рослого птице-человека, озиравшегося в поисках голосистого попугая. Карначар тоже спрятался, однако