/Увидев, что Сильбок встал укрепленным лагерем в семи ли к югу от крепости Каджамсон, ожидая наши войска, кто-то сказал: “Ныне эту банду мятежников можно сравнить с ласточками, вьющими гнезда на верхушке шатра (т.е. в опасном месте), или с рыбами, играющими в котле. Несмотря на их готовность биться, не страшась и десяти тысяч смертей, их судьба похожа на [жизнь] цикады-однодневки. [Однако] сказано: ”Не преследуй врага, оказавшегося в безвыходном положении”, поэтому следует немного подождать, пока их истощение не достигнет предела, и тогда можно ударить. Так мы возьмем их [живыми], не пачкая кровью мечей”. Все полководцы согласились и решили на время отступить, один только *Ёнъюн не соглашался и рвался в бой. Один человек сказал ему: “Разве сейчас все [другие] полководцы похожи на людей, думающих только о сохранении [своей] жизни и боящихся смерти?! Мы все решили, что для победы нужно (правильно) подождать верного шанса. Так разве правильно, что только Вы один рветесь /1438/ вперед?!” *Ёнъюн ответил: “Ли цзи[1401] предостерегает, что нельзя трусить (не быть героем) на поле боя. Идти только вперед и не отступать — вот судьба воина! Достойный муж сам решает свои дела, и почему он должен следовать другим?!” С этими словами он бросился во вражеский стан и погиб в жестокой схватке. Ван, узнав об этом, очень опечалился и, прослезившись, сказал: “Не будь такого отца, не было бы и такого сына. Его героизм достоин высшего одобрения!”, посмертно повысил [*Ёнъюна] в чине и щедро наградил.

Кванчхан. Кванчхан <которого некоторые называли Кванджан> был сыном силлаского полководца Пхумиля, обладал выдающейся внешностью, еще в малолетстве стал хвараном, легко ладил с людьми. Когда ему исполнилось шестнадцать, он великолепно ездил верхом и стрелял из лука. Некий тэгам рекомендовал его великому вану Тхэджон[-Мурёлю]. В пятом году эры Сянь-цин тан[ского императора Гао-цзуна], в год кёнсин (660 г.), когда ван отправил войска на соединение с тан[ской] армией для удара по Пэкче, Кванчхан был пуджаном. Обе армии (Силла и Пэкче) столкнулись на Хвансанской равнине. Отец [Кванчхана] Пхумиль сказал [ему]: “Хотя ты и юн годами, но духом крепок, и сегодня, когда настал час для подвига и славы, чтобы стать богатым и знатным, сможешь ли проявить доблесть?” Кванчхан ответил: “Да!” — и тотчас же /1439/ вскочил на коня и, потрясая копьем, ринулся прямо во вражеский лагерь, и с ходу убил несколько воинов, но врагов было очень много, а он один, поэтому он попал в плен. Его живым доставили к военачальнику пэкчесцев Кебэку и поставили перед ним. Кебэк велел снять с него шлем и поразился, насколько он юн и храбр, и не смог его убить, а только воскликнул: “Как много у Силла удивительных бойцов! Если даже юноши такие, то каковы же зрелые воины?!” — и разрешил вернуть его живым. [Своим] Кванчхан сказал: “Глубоко сожалею, что, ворвавшись в гущу врагов, я не сумел ни отрубить головы их полководца, ни сорвать их знамен! Но я попробую еще и на сей раз обязательно добьюсь успеха!”[1402]. Зачерпнув руками воду из колодца, выпил залпом и снова устремился во вражеский стан и отчаянно бился. Схватив его, Кебэк отрубил ему голову и, привязав ее к седлу, отправил коня назад. Принимая эту голову, Пхумиль, рукав которого залила кровь, сказал: “Лицо и глаза моего ребенка словно живые, ибо тому, кто погиб, служа государю, не о чем жалеть!” Потрясенные увиденным, три армии исполнились решимости и под бой барабанов ринулись на врага и нанесли пэкчесцам тяжелое поражение. Великий ван [посмертно] произвел Кванчхана в кыпчханы, приказал похоронить его с почестями и одарил семью тридцатью пхилями танского шелка, тридцатью пхилями холста в двадцать сын /1440/ и сотней сок[1403] зерна.

Ким Хымун. Был потомком вана Намиля[1404] в восьмом колене. Его отцом был чапчхан Тальбок. В детстве Хымун входил в свиту хварана Мунно, где многие говорили, что слава погибших в бою героев живет и поныне, а опечаленный Хымун, не сдерживая слез, пылко [восклицал, что] сам желал бы стать подобным им (героям прошлого). [Входивший] в ту же свиту буддийский монах [по имени] Чонмиль сказал: “Если этот человек (Хымун) отправится на войну, то, скорее всего, не вернется”.

/На шестой год эры Юн-хуй (655 г.), когда великий ван Тхэджон[-Мурёль], возмущенный тем, что Пэкче с Когурё блокировали границы [Силла], задумал покарать их и послал войска, Хымун был произведен в нандан тэгамы[1405]. [С тех пор Хымун] дома не спал, “мыл голову под дождем и ветром”[1406], делил с воинами (офицерами и солдатами) и радости и беды. Когда войска Силла, вторгшиеся в земли Пэкче, разбили лагерь под горой Янсан, собираясь напасть на крепость Чочхонсон, пэкчесцы под покровом ночи примчались, загнав лошадей, и к рассвету вошли [в город] по крепостной насыпи. Наши (силлаские) войска в страхе рассеялись, и нельзя было привести их [в порядок]. Неприятель (пэкчесцы), используя панику в лагере, немедленно ударил, и стрелы посыпались дождем.

/Хымун, вскочив на коня, /1441/ схватил большое копье, чтобы броситься на врагов, но тэса Чонджи отговаривал его: “Неприятель подошел в темноте, да и сейчас ни зги не видно. Если даже вы погибнете [в бою], об этом никто не узнает. Более того, Вы — наполовину сын (здесь — зять) великого вана и принадлежите к [сословию] ”благородной кости” (чинголь), и если Вы погибнете от руки врага, то пэкчесцы [только] возгордятся этим, для нас же это будет великий позор!” Хымун ответил: “Когда благородный муж жертвует собой во имя государства, ему безразлично, узнают ли об этом люди или нет. Разве он делает это ради славы?!” Он твердо стоял на своем и не отступал. Кто-то из челяди (свиты) схватил [его коня] под уздцы, уговаривая отступить, но Хымун выхватил меч и, потрясая им, бросился в схватку. Сражаясь, он убил нескольких врагов и погиб сам. Тогда же тэгам Йепха и согам Чоктык полегли рядом. Поги танджу По Ённа, услыхав о гибели Хымуна, сказал: “Если он (Хымун), происходивший из чинголь, [обладавший] властью и славой, любимый людьми, погиб, [оставаясь] верным долгу, то такой, как я, По Ённа, и живым-то буду мало полезен, а коль умру — то и невелика беда!”, и тут же бросился на врагов, убил несколько человек и погиб сам.

/Великий ван, узнав о том, был очень опечален и посмертно возвел Хымуна /1442/ и Йепха в ильгильчханы,