– Необходимость, принцесса, необходимость. Итак, вы предстанете пред Ее Величеством новой заговорщицей. Несомненно, утомленная обилием самозванцев, императрица Екатерина вряд ли благосклонно отнесется к настоящей принцессе. Как вы думаете? И то, что вы живете за пределами России, ничем вам не поможет. Они выкрали даже тщательно оберегаемую нами графиню Селинекую. Правда, она сама хотела этого. Но в вашем случае мы поможем русской императрице.

На губах Августы блуждала полуулыбка.

– Как вы узнали о моих бумагах? – полюбопытствовала она спокойно.

– Сначала просто предполагали. Кстати, один из ваших слуг, нанятых в Вене – наш агент. Он изучал русский язык. Сегодня вы уже не найдете его в своем доме и отомстить не сумеете. В Италии с вами было гораздо сложнее, вас окружали преданные люди. Да и сейчас… Если бы не горячая любовь к музыке, которая одна только и может вытащить вас из вашего затвора… Моцарт – изумительный композитор, в этом я с вами совершенно согласен. Мы долго ждали удобного случая, чтобы побеседовать с вами. Хм… Думаю, русской императрице не обязательно даже было бы видеть документы. Ей достаточно будет лишь взглянуть на вас…

Августа встала.

– Я возвращаюсь домой, – сказала она иезуиту. – Никуда не уеду и не буду ничего предпринимать. Я доверюсь Богу и разуму государыни Екатерины. Можете делать, что вам угодно, святой отец, об одном прошу – избавьте меня от очередной необходимости видеть вас или кого-либо из ваших сообщников!

Она направилась к двери. Бенедикт не стал ее удерживать, он смотрел ей вслед, и в его взгляде мелькнула некоторая растерянность. Да, они избрали ее, русскую принцессу, орудием мести Екатерине. Императрица неосторожно поддержала иезуитский орден в Белоруссии в пику Ватикану, который объявил роспуске «Общества Иисуса» – стало быть, в пику Католической Церкви. Царица рассчитывала использовать иезуитов в своих целях. Но когда они заговорили о соединении Православной Церкви с Католической, отношение ее к ордену резко изменилось. Тут-то отец Бенедикт, многие годы уже следивший, как развиваются дела иезуитов в России, вновь подумал о княжне Таракановой… Августа уходила, тогда как он явно рассчитывал на продолжение разговора. И неожиданно понял, что, пожалуй, и проиграл. Она живет какой-то иной жизнью, мыслит иначе, чем все люди. Не уронить достоинства… это дороже свободы для таких, как она. И ее не запугать. Не получилось. Оставалось одно – отомстить…

* * *

…Екатерина чувствовала напряжение каждой клеточкой. Новая война, как ни крути, неизбежна, Крыма России никто не простит. Светлейший подробно писал ей о состоянии дел на юге, он был преисполнен воодушевления, но Екатерина знала, что и он смотрит действительности в глаза. Сейчас ее уже привыкший к вечному напряжению ум просчитывал все ходы, соотнося силы, пытаясь постигнуть: сколько еще времени дано, что еще сделать возможно…

Утро. Екатерина сидела за столом в своем кабинете, поскрипывая пером. Но вот притупленное перо дрогнуло и остановилось. Императрица отложила его. Стиснула пальцы. Глубокий взгляд голубых очей невольно перешел с бумаг на образ Богородицы. «Владычица, помоги!»

Последняя война… Но ведь победа в ней – это же чудо, Божье чудо! Только Господь помог… Но что еще будет? Новые тяготы, опасности, потери…

«Владычица, помоги!»

Екатерина успокаивается. Есть на небе Бог, а на земле – князь Потемкин. И много, много сподвижников, соратников, просто русских людей, любящих свое Отечество.

В это-то время и явилась почта из Вены…

* * *

…Сергей Александрович навсегда поселился с сыном в Москве. Исполнив поручение Потемкина, встретившись в Петербурге, как и велел князь, с самой государыней, Ошеров наконец поспешил в Москву к крошке-сыну, по которому очень соскучился. Рад был увидеть и Орлова. Нашел он его постаревшим, сильно изменившимся после смерти Григория, но все еще молодчески бодрящемся, изливающим на окружающих потоки энергии.

Алексей Григорьевич вышел к Ошерову с Николенькой на руках. Светловолосый мальчонка, улыбаясь, довольно прижимался к графу Алехану, обвив ручонками его могучую шею. Но увидев отца, взвизгнул, рванулся к нему, тут же оказался в крепких объятьях Сергея. Молодая графиня Евдокия Николаевна, тихая и спокойная, во всем – противоположность мужу, чуть улыбалась, глядя на все это.

Сергея забросали вопросами. Он охотно, но как-то рассеянно отвечал.

– Стамбул? Да, конечно, не Европа. И не вспомнишь, что бывший Константинополь. Скучный довольно. Грязный. И путешествие скучное, торопливое, все скорей, скорей… А послу-то нашему ох как там нелегко!

Говоря, не сводил глаз с веселого Николеньки, вертевшегося у него на коленях.

Но когда настало время прощаться, маленький Ошеров вдруг кинулся к Алехану, вцепился в него, не желая никуда уходить.

– Ты что, сынок? – изумился Сергей.

Николенька что-то залепетал, от волнения заговорил часто-часто, так что понять его можно было с трудом, но Сергей все-таки понял, что сыночек предлагает ему навсегда поселиться вдвоем у Орловых.

– А в этом что-то есть, – сказал граф Алехан, внимательно слушая их серьезную беседу. – Чего ты в Питере позабыл? У тебя в Москве дом славный. Опять же рядом будем, ежели тебе отъехать куда, или еще что, я за твоим Николкой всегда присмотрю. Подружились мы с богатырем твоим, правда, Николай Сергеевич? Жду, что скоро и нас Господь чадом благословит, – граф бросил нежный взгляд на жену. – Вот и будет Николеньке друг или подружка. Расти будут вместе. А, Сергей?

– Подумаю, – отозвался Сергей Александрович.

– А по мне так и думать нечего. Я вот Москву никогда бы на Петербург не променял!

И Сергей остался. И не пожалел. Несколько раз он ездил на Урал, по делам именья, оставлял сына с Орловыми, чему те были только рады. И Николенька приходил в восторг. В доме Алексея Григорьевича скучать было невозможно.

Жизнь графа Алехана текла полнокровно. Помимо увеселений и забав, Орлов серьезно занимался выведением новых пород животных и птиц: орловские гуси, орловские канарейки, почтовые голуби, петухи бойцовские. И, конечно же, – рысаки. Мощные, выносливые, резвые красавцы, обеспечившие со временем графу прочную славу, а России – миллионы дохода. И в семейной жизни Орлов был счастлив – так что Ошеров порой невольно завидовал ему.

* * *

Однажды Алексей Григорьевич явился к Ошерову на Большую Ордынку пасмурный.

– Я еду в Петербург, сто лет бы там не бывать! – объявил он другу. – Для всех – по своим делам, тебе же скажу, что по секретному письмецу государыни. Темное дело, тайное, такое, что, пожалуй, и концы в воду. И для тебя небезразличное.

– Что такое? – перепугался Сергей Александрович – какое-то нехорошее предчувствие явилось.

– Принцессу свою помнишь?

– Августу?!

– Ее, ее. Боюсь, что с ней дело-то и связано.

– Что ты, Алексей Григорьевич! – воскликнул Ошеров.