Сказительница записала:

Но она не могла не признать, что шелк, который получается благодаря всем этим страданиям, прекрасен. И на ум ей пришли еще две строки:

Сказительница вновь повернулась к сцене, на которой разыгрывалось созданное ею действо. И нахмурилась.

«Нужно больше правды. Лоа Вэй Фэнь должен научиться танцевать, а не просто шагать по сцене, по-настоящему освоить жонглирование и акробатику, чтобы это стало искусством, а не просто выполнением поставленной задачи. И это искусство, как гусеницы на крестьянках, должно жить на нем и внутри него».

На следующее утро, когда труппа наконец покинула шелководческую ферму, Сказительница перебрала свой гардероб и выбросила всю одежду из шелка. Хотя актеры, занятые в ее пьесе, и дальше будут носить шелковые костюмы, самой себе она дала зарок: ни одна вещь, сшитая из «красоты, подаренной слезами», никогда больше не прикоснется к ее телу.

Следующим вечером появились тайпины во всеоружии. Они прослышали о продвижении труппы Сказительницы и поджидали ее. Артисты наткнулись на них сразу же после того, как повернули на запад и стали удаляться от северного берега. Немедленно позади них появился второй отряд, захлопнув ловушку.

Сказительница спешилась, жестом велев спутникам сделать то же самое. Откормленные тайпинские воины выглядели весьма уверенными, но не очень дружелюбными. Когда Сказительница вышла вперед, чтобы начать переговоры с командиром тайпинского патруля, она с удивлением заметила в высоких деревьях справа от себя едва уловимое движение. Скосив глаза, она различила в листве гибкую фигуру Лоа Вэй Фэня и, сделав глубокий вдох, приказала себе ни в коем случае не смотреть в том направлении.

— Мы пришли с миром, — начала она, но командир тайпинов, за которым следовали десять солдат, проехал мимо нее. Солдаты быстро вывалили на землю все содержимое телег и седельных сумок.

— Что это такое? — спросил командир, подняв длинный черный парик.

— Парик царя.

— А это? — осведомился тайпин, указывая на маску, ярко размалеванную в красный и черный цвета.

— Маска царедворца.

— А это? — Вопрос тайпина был адресован к женскому костюму с такими длинными рукавами, что они свисали до земли, хотя мужчина держал его высоко над головой.

— Костюм женщины в трауре, — ответила Сказительница.

Ее ответ, похоже, заинтересовал командира, и он повернулся к ней.

— Женщина в трауре — это ты?

Сказительница собралась с духом, хотя это было непросто, поскольку каждой клеточкой тела она ощущала близкое присутствие Лоа Вэй Фэня, затаившегося в кронах деревьев.

«Только бы мальчишка не натворил глупостей! — думала она. — Помоги мне Бог, если он вдруг решит защитить меня!»

С усилием заставив себя не смотреть в сторону деревьев справа от себя, она подняла взгляд на командира тайпинского патруля. Было очевидно, что он попал в плен ее красоты. Сказительница позволила себе улыбнуться. Тайпин улыбнулся в ответ.

— Я не женщина в трауре, командир, — сказала она.

— А я могу сделать вас очень грустной женщиной.

— Или — очень счастливой, если доставите меня ко двору Небесного Царя.

Тайпин был неподдельно удивлен тем, что эта высокая красивая женщины не испытывает перед ним страха. Он спрыгнул с лошади и шагнул к ней, но она не отступила. Вместо этого женщина почему-то бросила взгляд на деревья слева от него. Командир хотел было тоже посмотреть в том направлении, но вдруг увидел, как в отдалении мелькнул красный платок, а потом услышал гулкий топот копыт.

Он поспешно отступил назад. Из горла тайпина готово было вырваться проклятье, но он проглотил его.

Лошадь выскочила на прогалину и резко остановилась, когда всадник натянул удила. Затем он снял с шеи красный платок и вытер им вспотевшее лицо.

Макси Хордун посмотрел на Сказительницу и улыбнулся.

А Сказительница ответила искренней улыбкой этому белокожему и рыжеволосому фань куэй, который так часто сидел в глубине репетиционного зала в борделе ее матери. И в ее мозгу возникли новые строки:

Ее улыбка стала еще шире, но внезапно она ощутила возле себя что-то холодное и повернулась. Позади нее стоял мальчик-мужчина и смотрел на рыжеволосого фань куэй. На мгновение Сказительнице почудилось, что она заметила гримасу ненависти на лице юноши.

И тогда в ее голове возникли новые слова, но они были темными бутонами крови и боли.

Огонь факелов, отражаясь в фарфоровых рефлекторах, освещал теплый весенний вечер. Тишину нарушало лишь гудение насекомых, вившихся во внутреннем дворе, где на высоком кресле восседал сам Небесный Царь, звавшийся до обретения этого возвышенного титула просто Хуном Сюцюанем. По обе стороны от него стояли две юные красавицы с опахалами. Одна отгоняла насекомых от нижней части августейшего туловища, а вторая — от верхней. Его ноги не касались земли вот уже пять лет, он никогда ничего не ждал. За исключением этого момента. Сейчас он ждал, когда начнется опера «Путешествие на Запад».

Остальные пять правителей таллинской империи, окруженные царедворцами, наложницами и детьми, уже заняли отведенные для них места. Они тоже ждали. Позади них расположились тайпинские генералы, среди которых был и Макси. Сгорая от нетерпения, он переминался с ноги на ногу, словно стоял на раскаленных углях.

Наконец вышли музыканты и, поклонившись Небесному Царю, расселись слева от сцены. Некоторое время царила тишина, а потом зазвучали цимбалы и представление началось.

С правой стороны вышли двенадцать женщин и буквально поплыли по сцене. Плавно кружась, словно лебеди по воде, они исполнили песнь печали. Когда женщины удалились, зрители увидели неподвижно стоящего в глубине сцены маленького Слугу. Прозвучали рожки, потом — вновь цимбалы и — длинная нота, взятая на длинношеей двухструнной эрху.[54] Потом — тишина, затем вновь протрубили рожки, и на сцену торжественно вышел актер, исполняющий роль Царя Востока. Остановившись перед Небесным Царем, он принял драматическую позу и запел: «Приведите ее сюда, приведите ко мне мою дочь! Приведите дочь к отцу и в ее королевство! Приведите сюда мою дочь!»