И как это вообще вышло, что посторонний, которого я видел в детстве в чулане, это был взрослый я?

Картинки мелькают в моем воображении. Мои кошмарные воплощения. Мое лицо на визжащей бестелесной Ае. Мое лицо на обугленном призраке из подвала. Мое лицо на измученном мальчишке, которого тогда звали Джейкоб.

Джейкоб Титерли. Под этим именем я был рожден.

Я приврал кое в чем, рассказывая о Марии Корви. О ее прощальных словах, высказанных мне через уста проклятого Тони Бонелли. Она не сказала: «Эй, Джек Спаркс, счастливого пути». Нет, это было бы слишком просто. Она сказала: «Эй, Джейкоб Титерли».

И с тех пор как я только-только начинаю понимать, все случившиеся ужасы вращались вокруг меня. Словно кто-то сказал: «Ах, ты хочешь, чтобы все в жизни вращалось вокруг тебя? Будет исполнено!»

«Я», спрятанное в трех именах из видео, которые были слышны только мне.

Я, мертвый и черный, с исполненными горем глазами, в главной роли в том же видео, которое я видел столько раз.

«Я», многократно подчеркнутое стрелкой на спиритической доске в бойлерной.

Так, наверное, чувствует себя мышка, с которой играет кошка, оттягивая ее кончину. Мария пригласила меня в это путешествие, и в нем моя жизнь катится по проложенным рельсам. Если бы Мария не появилась в моем гонконгском номере, я бы не обратил внимания на стомиллионное письмо от Астрала и я бы не поехал в Лос-Анджелес. Если бы я не потерял голову из-за видеозапаси, мое параноидальное отношение к Паранормальным не достигло бы точки кипения, из-за которой им пришлось проститься с жизнями. Мне диктовали каждый шаг на этом маршруте.

Я все еще без понятия, где я теперь. Я только знаю, что я на улице и на дворе – внезапно день.

Я боюсь открыть глаза и увидеть перед собой распростертую целину ада. Даже это меня бы не удивило.

Только когда в памяти всплывает душевая кабина, переполненная кровью, у меня появляются силы что-то предпринять, хотя бы ради того, чтобы задавить это воспоминание. Я слишком хорошо понимаю, что стоит мне начать рыдать по Бекс, я могу никогда не остановиться.

Так что я заставляю себя сесть, кряхтя от боли из-за тысячи кроулианских порезов, и подтягиваю колени к груди, как бы защищаясь от того, что ждет впереди.

Только тогда я открываю глаза.

Ада нет. По крайней мере, нет его вокруг меня. Под пепельным небом густая чаща серых лесов тянется к горизонту, изрубленному холмами. (Элеанор: Несмотря на боль, я ужасно стараюсь писать как можно лучше. Я ведь действительно хочу, чтобы меня запомнили как хорошего писателя. Но сейчас я сомневаюсь в каждом своем шаге, так что, если ты заметишь что-то неудачное, пожалуйста, измени или удали. Я доверяю твоему вкусу.)

Я сижу на заросшем травой обрыве, расстояние до земли – примерно с два дерева. Этот массив непроходимого леса слишком безжизненный и угрюмый для Калифорнии. Но с чего бы мне возвращаться обратно в Калифорнию? Ведь только что я, кажется, побывал в 1983 году в Саффолке. Мне вспоминаются слова Тони Бонелли: «Она может все, Джек. Все. Она может отправить тебя куда угодно, в любой момент».

В любой момент.

Деревья голы и тянутся к небу кривыми…

Кривыми узловатыми пальцами.

Но нет, возможно, я ошибаюсь. Пейзажи часто похожи друг на друга. Я могу быть где угодно.

Только я качусь по проложенным рельсам. За каждым событием есть своя безумная причина.

Я разворачиваюсь на холодной почве и вижу тыльную стену церкви.

Здание нависает прямо надо мной. Шпиль указует к небесам. Цветные стекла витража прозрачны в своенравных лучах солнца.

Мне не по себе, но в то же время есть некое странное успокоение в том, что я оказался в знакомом месте.

Я все еще сжимаю в руке телефон. Он сообщает мне время: два часа тридцать шесть минут… тридцать первого октября.

Хэллоуин. День, который я твердо намеревался оставить в прошлом.

Мой череп стягивает невидимым обручем, пока я рассматриваю сцену, изображенную цветными стеклами витража. Иисус в пустыне. Из глубин памяти всплывает комментарий отца Примо Ди Стефано: «Это Христос во время сорокадневного поста в пустыне».

Я выдержал двадцать дней после Хэллоуина. И вернулся сейчас на двадцать дней назад. Остается вычислить сумму слагаемых.

Лучше не думать о себе в контексте Иисуса Христа. Ае только этого и надо.

Из глубины церкви слышится смех. Безудержный гортанный хохот, выплеснувшийся, как вулканическая лава. Он заставляет меня остолбенеть.

Этот смех звучит в точности как мой.

Я покрываюсь гусиной кожей, вглядываюсь в окно и бегу туда.

Выпавшие кирпичи под окном служат мне ступеньками, по которым я подтягиваюсь вверх.

– Синьор! – Голос из церкви принадлежит отцу Примо Ди Стефано. – Что вы себе позволяете! Прошу вас проявить уважение!

Я хватаюсь за выступающий карниз и приподнимаюсь еще на один шажок. Теперь я могу заглянуть в это окно. Я цепляюсь за грубо отесанные камни, и мои руки и ноги дрожат от перенапряжения.

Со своей позиции я вижу алтарь и пюпитр на переднем плане, а за ними – море скамеек, простирающееся до самой противоположной стены. Тут же, у алтаря, стоит отец Примо Ди Стефано, в профиль ко мне. Его бородатый и безбородый ассистенты держат Марию Корви под руки.

Я не задерживаю на них взгляда, потому что мое внимание привлекают три фигуры, сидящие на дальних рядах.

Мадделена, мать Марии. Восставшая из мертвых.

Тот, кого я называл переводчиком Тони. Восставший из мертвых.

Вот этот парень между ними? Это я. Я ухмыляюсь и хлопаю в ладоши, задрав руки над головой.

Не знаю, случалось ли вам смотреть на себя в прошлом сквозь стекло, но это сильно сбивает с толку. Эффект такой мощный, что ум за разум заходит, пока пытается найти этому объяснение. Наверное, ты смотришь на свое отражение, которое предлагает мозг. Или ты – видеозапись на большом экране. Или, может, это вообще не Джек Спаркс.

Не первый раз в жизни мой мозг пытается обмануть меня.

Тряпичная голова Марии теперь обращена к окну. Ее глаза приклеены к моим и отражают солнечный свет.

На ее лице появляется всезнающее выражение. Мол, вот и ты, Джек из будущего, как тебе нравится твое путешествие?

«Я» из прошлого переводит взгляд в мою сторону. Я помню, потому что проходил это, я знаю, что он хочет вычислить, на что с таким любопытством смотрит эта юная артистка.

От мысли встретиться взглядами со своим прошлым «я», в памяти всплывает гардероб. Душа в пятки! Я отталкиваюсь от стены и со стоном падаю на спину.

Чувство тревоги засасывает меня все глубже, пока я лихорадочно перебираю в голове все, что знаю о путешествиях во времени. И почему я не прислушался к рассуждениям Паскаля? То немногое, что мне известно об этом, я почерпнул из поп-культуры. Что-то я сомневаюсь, что мне сейчас поможет пара-тройка эпизодов «Доктора Кто».