– Ты слышишь? – набрасываюсь я с вопросом на Шерилин. – Слышишь, шепчут мое имя?

Она обрабатывает розетки и мотает головой.

– Джек… – повторяет голос.

Я подскакиваю с места и выбегаю из двери. Ярость гонит меня вперед, и я меряю шагами коридоры. Шерилин окликает меня, хочет знать, куда я направляюсь. Ах, в подвал? Если так, то ей нужно больше времени на подготовку.

В закрывающиеся двери лифта я кричу, чтобы она не следовала за мной.

Запыхавшаяся Шерилин догоняет меня в холле. Я показываю на вход в подвал и требую сотрудника с модной щетиной – не Брэндона – дать мне ключи. Парень краснеет и бледнеет, потом хватает трубку настольного телефона и жмет на кнопку. Потом набирает добавочный номер и говорит в трубку:

– Рут, куда подевался Ховитц?

Я тянусь через стол, выхватываю у него из рук трубку и со всей силой бросаю ее на рычаг. Трубка путается в пружинистом шнуре.

– Уходите, или я вызову полицию, – говорит парень.

– Эй! – окликает какой-то полуночник в холле.

Плоскоголовый двухсоткилограммовый чернокожий человек встает с дивана. Он движется к нам и благодаря отражению в полированном полу кажется даже крупнее, чем на самом деле.

Пока все это происходит, бестелесный голосок продолжает настойчиво шептать мое имя.

Шерилин окидывает взглядом приближающегося блюстителя порядка и исподтишка вынимает дубинку из-под подкладки рюкзака.

– Ребята, давайте обойдемся без рукоприкладства.

Щетинистый парень сжимает руки в кулаки и даже не моргает.

– Будет лучше, если вы уйдете.

Я задираю майку и комкаю ее вокруг шеи, чтобы щетинистый парень мог разглядеть мой изувеченный торс. Все пластыри, порозовевшие от крови, позеленевшие от гноя. Все размотавшиеся бинты, обнажающие исповедь больного человека.

Щетинистый вынимает из-под стола ключ и передает его мне тем жестом, каким бросают монетку уличному сумасшедшему, чтобы успокоить его.

Шерилин прячет дубинку обратно в потайное отделение.

Мигающие лампочки действуют мне на нервы. Мы пробираемся по служебному коридору вниз, воздух становится жарче и сырее. Зов стих.

Бурлящая ярость идет мне на пользу. С ней намного проще справиться, чем с необъятным горем и невосполнимой утратой.

– Мне пришлось половину своего барахла наверху оставить, – ворчит Шерилин.

– Я же сказал не идти за мной. Я просто хочу покончить с этим раз и навсегда. Что-то хочет, чтобы я спустился вниз, и у этого чего-то голос Марии Корви.

– Я не позволю тебе отдаться им на растерзание, Джек.

Коридоры становятся темнее, а страх потихоньку начинает подтачивать мою решимость. Я опускаю руку в карман в поисках зажигалки, но в кармане пусто. Я останавливаюсь, не зная, что делать и что говорить.

Шерилин начинает мотать головой по сторонам. Принюхивается, как кошка. Она стонет, как от приступа мигрени, а потом отмахивается от чего-то невидимого.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Психическая атака.

Шерилин стоит рядом со мной. Слабая лампочка из бойлерной высвечивает силуэт ее профиля. Холод неестественно резкий, как будто внезапно наступила зима. На этот раз я не смогу обвинить оборудование Паранормальных. Черт, неужели они правда непричастны к видеозаписи? Когда я дотрагиваюсь до неровной, покрытой испариной стены, я испытываю странное облегчение.

– Что такое психическая атака? – спрашиваю я.

– Это тварь знает, что мы здесь. Чувствует меня и показывает силу. Ты останешься здесь, а я выставлю барьеры на территории. Не спорь.

Я соглашаюсь сразу. Правильно она сказала во время эго-терапии, я трус. Я надеялся, что она спустится сюда за мной.

Из рюкзака Шерилин достает аэрозоль, какую-то статуэтку и пакет. Она вручает мне пакет (он оказывается на удивление тяжелым) и говорит:

– Подержи это пока и не шевелись.

Я борюсь со страхом, когда ее тяжелая поступь становится легче, тише, а потом совсем смешивается с гулом генераторов и Шерилин скрывается за пресловутым поворотом в бойлерную.

Я жду ее в темноте.

Моя рука снова тянется за «Зиппо» в карман.

Жду в темноте.

Бесцельно шарить по совершенно пустому карману.

Жду в темноте.

Сердцебиение – джазовая импровизация на гонговых барабанах.

Тут я вспоминаю о содержимом другого кармана. Смятый листок бумаги… обернутый вокруг моего телефона.

Жду в темноте.

Я вынимаю телефон и включаю его. Я купаюсь в его бледно-голубом свете, судорожно оглядываясь вокруг в страхе увидеть что-нибудь из моих кошмаров.

Шерилин вручила мне этот листок еще в номере, до того, как чудовища хлынули из канализационных стоков. В свете телефона я разворачиваю записку и пытаюсь вспомнить, о чем в ней должно сообщаться.

Вот что она написала:

САТАНАХИ Я

МАНИ Я

БАРАКИ Я Л

Голос Шерилин раздается в коридоре и достигает меня, хлесткий и суровый, голос укротительницы:

– О, нет-нет-нет. Не подходи. Не подходи, а не то угощу тебя вот этим.

Когда ее голос слышен снова, он менее звонок. Она сопротивляется. От внезапного страха в ее голосе все во мне подбирается.

Слышится глухой звук падения на землю.

– Шерилин? – зову я. – Шерилин, ты как?

Нет ответа.

Генератор продолжает гудеть.

Как же мне хочется убежать. Да-да, убежать, как убегал мой отец. Как я всю жизнь бегу. Но она пересекла земной шар, чтобы спасти меня, и пусть говорит, что хочет, про свое собственное спасение.

Вопреки голосу здравого смысла, я натягиваю на плечи рюкзак Шерилин и заставляю себя пойти в направлении бойлерной. Я стараюсь быть храбрым, но голос срывается, когда я в очередной раз зову Шерилин. Моим легким нужно сосредоточиться на дыхании. Пока они выпускают этот белый пар передо мной, значит, я жив.

Я включаю телефон и начинаю снимать. Если здесь правда есть привидение, я хочу, чтобы это увидел весь мир. Впервые в своей жизни я хочу достичь благой цели. Может, этот дух сумеет избежать камеры, как Ая, но я попробую. И вот я пробираюсь вдоль труб, приближаюсь к повороту. Сердце колотится где-то в горле. Каждая клеточка моего тела ощущается плотнее, тяжелее, чем это возможно.

Если призрак поджидает меня за поворотом, я могу обмануть его ожидания. Тогда я опускаюсь на корточки и пробираюсь ползком. В этот момент что-то начинает стучаться в дверь между моим сознанием и подсознанем.