— Энтони такой интересный юноша! — воскликнула тетя, глаза ее искрились восхищением. — Такой милый, интеллигентный! В нем есть что-то загадочное, какая-то тайна…

И не одна, подумала я. А вслух спросила:

— Вы задержались на кухне. Что вы тут так долго делали? Решили пококетничать с молодым человеком, да, тетушка?

— Ой, Фрося, можешь не ревновать! — смущенно засмеялась крестная и покраснела до кончиков ушей. — Просто у меня снова разболелась голова, и я хотела выпить таблетку, а твой Энтони подошел ко мне сзади, обнял вот так за плечи и шепнул что-то на ухо. Боль как рукой сняло, ты не представляешь, Фрося!.. И еще он сказал, что я не должна больше думать о том, о чем думаю каждое утро. Что ты ему рассказала, Фрося?

Светлоокий Фрейр! Что же там сейчас происходите на веранде?

— Что, тетя?

— Ты меня не слушаешь? Я говорю…

Это правда, я ничего не слышала. На душе стала как-то неспокойно, тревожно. И подозрительный звон в ушах — короткий, всего секунду. Я подошла к окну. Мне показалось — или над крышей соседнего дома действительно расступились небеса? Или они расступились над нашим домом? Как-то подозрительно…

— Как я могла что-нибудь рассказать, тетя, если сама ничего не знаю? — удивилась я. — Пойду спрошу, что он имел в виду…

На цыпочках подкравшись в дверям веранды, я услышала… дядин храп.

— А где Энтони?!

— Ой, Фрося! Что ты так кричишь? Я же не глухой. Хм, посмотри-ка, что сегодня пишут… Хм-м, хр-р…

— Дядя!

— Да!

— Дядя, где Энтони? Он хотел с вами поговорить!

— Ну да. Мы поговорили. О погоде. Потом он попрощался и ушел. Очень приятный, вежливый юноша, да…

Отлично!

Я тоже попрощалась. Села в машину и задумалась. В какие края удрал мой принц — ума не приложу. Я завела машину и поехала куда глаза глядят.

Глаза глядели на окраину города. Почему-то я остановилась перед старым трехэтажным домом с плоской крышей и вышла из машины. И неожиданно воспарила в воздухе, повиснув над землей метрах в пятнадцати.

— Эй! Поставь меня немедленно!! Что за шутки?! Еще уронишь! Я тебе не святая дева, чтоб парить в небесах на фоне заката!

Солнце действительно клонилось к западу, и немножко поболтаться в легких дуновениях ветерка и в золотых лучах — ласковых, а не палящих, как целый день, — было очень даже приятно. Однако я не позволю такого вольного с собой обращения!

Не пошевелив и пальцем, Энтони мягко опустил меня на крышу, в двух шагах от себя.

— Тебе не понравилось? — спросил он.

Сидя на потрескавшемся бетонном парапете (сделанном для того, чтобы крыша не кончалась внезапно), он с невозмутимостью золотого Будды любовался угасанием дня. И это когда я не знала, где его искать!

— Это было слишком неожиданно, — строго сказала я. — К тому же кто-нибудь мог заметить.

Подойдя, я заглянула за край ограждения. И отшатнулась, прикрыв глаза. Мне стало дурно — не от высоты, а от его легкомысленной позы.

— Почему ты сбежал?

— Я попрощался, — возразил Тони. — Просто не мог рисковать — вдруг твой крестный захотел бы меня благословить, так, по привычке.

— И что с того? Разве это смертельно? Потерпел бы.

— Ты действительно не понимаешь? — Глаза его широко распахнулись. — Ну хорошо. Тогда проведем эксперимент.

Спрыгнув с парапета, он пригладил пятерней растрепавшуюся от ветерка гриву и показал оставшийся на пальцах вьющийся волос.

— Это мой волос. Просто волос, бывшая часть меня.

— Вижу. Ну и что?

Тони положил сей предмет на бетонную плиту, подальше, придавив камешком, и отошел, встав у меня за спиной.

— Теперь прошу! Сотвори крестное знамение, — беззаботно предложил он. — Только на меня не попади, будь любезна.

Я занесла руку. Раз-два…

Вспышка. Гром средь ясного неба. На секунду я ослепла и оглохла.

— Жива? — поинтересовался Тони, не выпуская меня из объятий. — Пожалуйста, заметь — ты даже не монахиня.

Я стояла оглушенная. Во всех смыслах. Потом села рядом, спустив ноги в пустоту.

Два шалтай-болтая на стене. Нет, две макаронины на вилке.

— Я дура, — признала я огорченно.

— Ну почему же, — пожал он плечами. — Зато я познакомился с твоей семьей. Твоя тетя изумительно готовит. А дядя вполне симпатичный, жаль только — священник.

— Если б я заранее предупредила, что мы приедем, тетя приготовила бы обед из двадцати блюд, — грустно сказала я. — А дядя не верит в дьявола. Он говорит, что во всем виновата темная сторона человеческой души.

— Его право. Сатана любит оставаться неузнанным. Он никогда не станет утверждаться, вещая из горящих кустов. Хотя твоему дяде повезло — всего пару веков назад безумцев, заявлявших, будто дьявола не существует, инквизиция сжигала на кострах заодно с ведьмами как злостных еретиков.

— Священники никогда не одобряли новых идей.

— О да. Иисус тому свидетель! — засмеялся Тони.

Пусть и не особо стараясь, на обоих моих крестных Тони сумел произвести впечатление. Но все ж таки тетя впечатлилась больше.

— Тетю Еву ты очаровал, — констатировала я. — Хоть ты и не в ее вкусе. Она полагает, что ты интригующе загадочен и тебе нужно постричься.

— Интересно, — усмехнулся он. — Ты тоже так считаешь?

— Ни в коем случае! Умеренная лохматость тебе очень идет. Но я не о том хотела спросить. Чего вы с тетей на кухне делали? Минут десять пропадали!

— Да ничего такого. Голова у нее разболелась.

— Аспирин искали?

— Не прикалывайся, Венера. Все очень серьезно. На твоей крестной смертный грех. И головные боли — в наказание.

— Да ты что?! И кого она убила?

— Ее грех — зависть. По утрам, заваривая кофе, она смотрит в окно и видит соседский сад…

— И поэтому ты сказал ей, чтобы она не думала о том, о чем думает каждое утро? — перебила я. — Только зря — тетя ничегошеньки не поняла. А с соседкой у них давняя дружба — насчет того, чьи розы пышней цветут. Знаешь, в городе есть такой клуб, по интересам, для дам солидного возраста. Так вот, каждый год они проводят выставки достижений членов клуба, и каждый год приз по цветоводству уходит у крестной из-под самого носа! Так что считай тетю закоренелой грешницей, но это пятно с ее души уже не сотрет ни одно покаяние.

Золотые лучи поблекли. Солнце, превратившись в огромный малиновый шар, плавно опустилось в сиреневую тучку.

— Что теперь? — спросил я. — Вернемся в замок?

Энтони нахмурился. Наверно, я напомнила ему о Стелле.