Он не ответил, прищурившись, смотрел на закат.

А я меж тем поспешила достать из сумочки блокнотик и карандаш и принялась старательно конспектировать. Даже спиной к нему развернулась, чтобы не мешать.

— Что ты там пишешь? — наконец обратил он на меня внимание.

— Пополняю свой лексический запас полезными идиомами. Вашему языку меня обучал дядя, а таких вот оборотов он, разумеется, не использовал. Ты не отвлекайся. Продолжай, пожалуйста… Эй! Не имеешь права! Я должна знать и это тоже!..

Энтони просто отобрал у меня блокнот! И, едва взглянув, выкинул к чертовой бабушке.

— Я этого не говорил!

— Зато думал!

— А с твоей стороны подслушивать мысли аморально!

— Зато познавательно.

Я обиделась. Правда, ненадолго.

— Ну все равно я узнала много новых, интересных слов. Хотя ты не имел права распоряжаться моей собственностью!.. Так что же такого сделала Стелла, что ты ее вдруг так разлюбил?

— Ничего особенного, — буркнул он.

— А поконкретней? — не отставала я.

— Она просто сказала, что теперь жалеет, что однажды включила пожарную сигнализацию. Она сказала, что если б я сгорел в ее доме еще четыре года назад, то всем бы сейчас жилось намного спокойней. У нее слишком много проблем из-за меня. Сначала ей пришлось инсценировать собственную гибель и для убедительности пожертвовать всем своим имуществом. Потом нужно было нанимать демонов-убийц. Теперь вот она вынуждена торчать в глуши, ожидая черт знает чего… Всю эту чертову уйму времени, пока я винил себя в ее смерти, она жалела, что не сделала контрольный выстрел и оставила мне шанс выжить.

Вот зараза!!!

— А по-моему, ты ее элементарно достал, довел до точки кипения, — рассудительно предположила я. — Будь я на месте Стеллы, наговорила бы еще и не такого.

Нет, что я болтаю? На ее месте я не стала бы играть в прятки, а еще четыре года назад связала бы его по рукам и ногам и не отпустила бы ни к какому Джеймсу! Так что кое в чем я с ним согласна — Стелла действительно нехорошая женщина!

Прыгать с крыши я наотрез отказалась. И Энтони запретила.

Пришлось спускаться по ржавой пожарной лестнице, где я чуть не сломала каблучок босоножки.

Внизу уже наступил вечер, сгустились сумерки. Возле машины Энтони остановился, прислушался:

— Венера, подожди здесь. Я на минутку.

Я осталась одна. Стою, жду, ворон считаю.

А воронье и вправду закружилось в низком небе, беспокойно каркая.

Сзади мне на плечо легла холодная рука. Я замерла! Кто-то прошипел в самое ухо:

— Стой смирно, сладкая моя.

Я развернулась и с размаху ударила извращенца сумочкой. На длинном ремешке она сработала как праща — то есть просто отлично! Синюшный упырь отлетел к стене и вдобавок получил сверху пару кирпичей, обвалившихся со стены.

— Чисто сработала! — похвалил меня вовремя появившийся Энтони.

Он приволок за шкирку еще пару таких же, как мой, кровопийц и бросил всех в общую кучу. Положив многозарядный арбалет на капот машины, он приступил к обыску задержанных.

Интересное оружие. Я раньше подобных не встречала…

— Итак, господа беженцы, удостоверений личности при себе, конечно, не имеете? — спросил он скорее самого себя, проверяя карманы лежащих без сознания нелегалов. — На учете не состоите. И лицензии на охоту, разумеется, нет. Что ж, по законам округа, придется вас уничтожить…

Он отвернулся на секунду. Но один из вампиров, очнувшись, вдруг с места взвился в прыжке с воплем:

— Значит, это ты, мерзавец, убил моего брата?! — но рухнул, пронзенный стрелой.

— И вовсе они не похожи… — удивилась я, отдав арбалет. — Как только он узнал?

— Должно быть, я случайно дотронулся до его руки. Да они все экстрасенсы, — отмахнулся Энтони. — Большинство гипнотизеры, у остальных свои приемы. Кстати, а которого брата он имел в виду?…

Хорошо по воде брести

Через тихий летний ручей

С сандалиями в руке.

Еса Бут

К замку мы подъехали глубокой ночью. Или ранним утром? Во всяком случае было еще темно. Круглая луна на черно-синем небе, в россыпи звезд, смотрелась сливочным пирожным в сахарных крошках. После знойного дня наступившая прохлада была как бальзам на изжаренную душу, глотком воды после соуса чили.

— Давай немножко погуляем? — предложила я.

Звенели цикады. Но не как вечером — веселым хором, а душевно, сольно и сонно. Возле пруда цикад сменяли лягушки. От воды веяло свежестью. Я сняла босоножки и прошлась по хрустальной глади, рябью волн взбудоражив лунную дорожку.

— Красота, — констатировала я. — Всегда мечтала о такой даче. Тони, можно я к тебе следующим летом снова приеду?

— Зимой здесь тоже неплохо. Особенно когда выпадает снег. На это Рождество все засыпало и деревья стояли белые от инея.

Я зажмурилась. И почему летом всегда так приятно вспоминать зиму?…

— Нет, все-таки я лучше заявлюсь к тебе где-нибудь в мае-августе. Куплю соломенную шляпку, повешу вот сюда гамак…

— Отличная идея! Как это я раньше не подумал.

Через минуту Энтони припомнил, на каком из чердаков какой башни потерялся искомый предмет и — вуаля! Посреди лужайки возник клубок переплетенных веревок.

А вот повесить гамак оказалось делом более долгим. В лунном свете веревки капризничали и с удовольствием путались. А когда мы наконец-то уселись рядышком, то со смехом свалились друг на дружку. Ничего странного — закон гамака!

Плечом к плечу, слегка покачиваясь, как на качелях. мы принялись считать звезды. Яркими искорками они, казалось, прыгали с одной ветки на другую и обратно.

Мне почему-то вспомнился вчерашний разговор Джеймса с Виком. Правда, это было на другой стороне пруда.

— Мне показалось, что Джеймс огорчен упадком нравственности. Почему? — спросила я у Энтони, вкратце пересказав суть беседы. — По-моему, он должен, наоборот, радоваться?

— Вовсе нет, — возразил Тони. — Для нас это реальная проблема. То есть я-то охотник, мне все равно. А вот тем, кто работает с людьми, сейчас приходится сложно. Души обесценились. Заставить человека согрешить — пара пустяков. Но на общей серости жизни это будет лишь очередным пятнышком среди прочих. Такие души у нас считаются третьим сортом. Они не способны на большие чувства, не пригодны для настоящих, серьезных дел. Короче, не нужны ни Богу, ни нам. Сплошной брак.

— Как интересно. В Библии что-то такое говорилось: раскаявшийся грешник Небесам милее ста праведников?