— А чего вы тут сами мучаетесь? Как-то не по статусу. Позвали бы кого-нибудь.

— Одного позвал, так он на втором метре нетрудоспособен сделался. Ушел на больничный, занозу вытаскивать.

— Вик? — догадалась я.

— Кто ж еще.

А Цербер меж тем решил помочь. И с удовольствием приступил к раскопкам всеми четырьмя лапами, задорно задрав хвост — только земля фонтанами летела.

— А чего ищете? — продолжила я интересоваться.

— Да так, вещичку одну. Схоронил ее тут, лет шестьсот назад, от кое-какой любопытной ведьмы подальше. Да так хорошо спрятал, что сейчас сам не найду.

— Это потому, что с вами ищейки не было, — заметила я, ибо Цербер, не заставив себя долго ждать, радостным лаем оповестил о находке.

— Дохлую крысу обнаружил, — без энтузиазма предположил Джеймс.

Я спрыгнула в траншею.

— Церберенок, не толкайся, дай посмотреть… Да нет это не крыса. И даже не кость мамонта. Похоже на кирпич, завернутый в тряпочку… Уй, тяжеленький!

— Давай скорей… Наконец-то! Нашелся!..

— И что это за артефакт? — спросила я, облокотясь о стену рва и вытряхивая песок из босоножек.

— О, это сакральный инструмент…

Джеймс положил сверток на край траншеи, как будто на алтарь. В глазах его отразилось благоговение и восхищение с упоением — с таким видом коллекционеры и кощеи бессмертные над златом чахнут.

— Чего-чего? — не поняла я.

Но Джеймс не ответил. Он развернул полуистлевшую тряпицу. Внутри оказалась ржавая железная коробка. Открыв ящичек, вынул шкатулку. Ларчик был с секретом, но, почесав макушку, Джеймс припомнил тайну технологии. В шкатулке лежал парчовый мешочек. В мешочке оказался кинжал в богатых ножнах. Джеймс обнажил клинок, легко выскользнувший из украшенной самоцветами упаковки. На солнце ярко сверкнуло зеркало лезвия, густо исписанное непонятными иероглифами.

— Симпа-а-атичный ножичек, — протянула я.

— Это кинжал. Жало геенны…

— У гиен нету жал, они ж млекопитающие.

— Жало Геенны Огненной! Этот клинок обошелся мне в две тысячи христианских душ! По старому курсу, до демографического взрыва пятисотого года.

— Тысяча пятисотого?

— Пятисотого до вашей эры. Гномы Свартальхейма выковали его в огненном дыхании черного дракона Нидхегга для самого Сурта…

— А, помню-помню, — перебила я. — Читала. Сурт — это был такой великан, повелитель подземного огня. Он еще в конце света должен был сразиться с асами, северными богами[10].

— Вообще-то имелось в виду, что, когда наступят Сумерки богов, землю поглотит всепожирающее адское пламя. Однако все прошло гораздо прозаичней. Чтобы убить древних богов, не понадобилось никакого оружия…

— Но вы-то что с кинжалом делать будете? Вам он зачем, такой дорогой?

— Завтра этот клинок поможет мне обуздать первородную силу. Силу, с которой ни один бог Вселенной не сможет справиться. Ту самую силу, с которой началось сотворение Миров. От нее рождается каждое существо-она толкает неживое к Жизни. Ничто на свете не удержит мертвеца, жаждущего возрождения, — добавил он туманно. — Никто. Кроме того, в чьей руке окажется этот кинжал… Завтра клинок омоется кровью невинного и пробудится к жестокой битве, ради которой был сотворен.

Ой, что-то мне это все не нравится. Чья-то завтра кровь прольется, интересно? И какой такой мертвец собирается возродиться?

Пока Джеймс, как зачарованный, любовался холодным оружием ритуального назначения, в моем воображении пронеслась сотня картинок — одна другой краше!

— Ну ладно, я, пожалуй, пойду, — забормотала я. — Кажется, я забыла… То есть только сейчас вспомнила… В общем, мне пора.

И единым духом я выскочила из траншеи и понеслась к замку.

Недалеко от парадного крыльца — там, где Энтони очень кстати припарковал машину, — я налетела на Вика.

Разумеется, пострадавший немедленно принялся докладывать о «боевом» ранении.

— Ты погляди, какая здоровенная! — жаловался они предъявив занозу в мизинце на левой руке. — А болит как!

— Бедненький! Да как же тебя угораздило! Целое бревно!

— Издеваешься, Венерка? А мне не до шуток! Как вот вытаскивать? Больно…

— Надо попробовать лейкопластырем. Приклеить кусочек и оторвать…

— Вместе с пальцем?

— В машине есть аптечка. Подожди меня тут, я за ключами сбегаю. Подождешь? Голова не кружится? Не тошнит? Зеленые собаки не летают?

— Иди ты…

— Уже бегу!

Энтони нашелся в малой гостиной на первом этаже! Он был очень занят — с ожесточением сбивал с камина облицовочную плитку, старую и обшарпанную. Рядом валялась груда глянцевых журналов с модными интерьерами.

— Стерва, зараза, — шипел он, явно обращаясь к кому — то, кто в комнате не присутствовал.

— Вот ты где!..

— Венера, ты послушай — какая стерва!..

— Кто стерва? Я?!

— При чем здесь ты?! Стелла!

— Стелла стерва?!

— Еще какая.

— Ой, я, конечно, с тобой согласна, только ты погоди, Тони. Брось пока ремонт. У тебя в доме есть лейкопластырь?

— Не знаю… А зачем тебе? Ты порезалась?

— Не я, Вик. Он ранен и весь исстрадался. А в машине есть аптечка?

— Есть, наверно.

— Давай ключи — и бежим.

— Да я машину не закрывал.

— Я не понимаю! Ты чего стоишь?! Твой друг истекает кровью, а ты не торопишься оказать ему первую помощь! Выслушать последнюю волю и принять последний вздох…

Ожидая моего возвращения, Вик с кислой миной ходил вдоль клумбы незабудок.

— Ну и где пластырь? — спросил он.

— Ну и где лужи крови? — спросил Энтони.

— Вот! — заорала я, ухватила Вика за палец и предъявила Энтони. Да еще одновременно прикусила себе губу — даже слезы брызнули, как больно.

От двойной атаки Энтони лишился чувств. Чего я и добивалась. И вовремя успела подхватить его под мышки. Ох, нелегкий, оказывается, хоть и худенький на вид…

— Вик, глазами не хлопай, да? Помоги загрузить!

— Ты что делаешь, я не понял? Чего задумала?

— Киднепингом решила заняться, — пропыхтела я. — Сначала вы меня похищали, теперь я вас… Лови свою аптечку! Извини, но, если тебя это утешит, ты пострадал во благо человечества. Вот тебе за это венец — не терновый, конечно, но тебе и ромашки к лицу.