Подошва туфельки озарилась голубым свечением, вскоре оно охватило всю туфельку целиком. Внутри нее проступили фигурки людей, задвигались, их очертания стали более отчетливыми...

Но вдруг изображение пропало, как и не было его. Лакшми тоскливо и гневно вскрикнула.

— Блок? — понимающе спросил Савл. Химена кивнула:

— Кто-то почувствовал мое заклинание и противопоставил ему свое. Придется его нейтрализовать.

Она запела по-испански.

— Но как же... как же она сумеет обойти такое заклинание? — шепотом спросила у Савла Лакшми.

— Она может сделать так, что вражеское заклинание истребит само себя, — объяснил Савл. — Такой уж у нее особый дар — снимать злые чары.

— Поэтому ее и прозвали Чаровницей?

— Между прочим, ее так и Рамон называет, — заметил Савл. — Но думаю, что у него для этого есть свои причины.

Химена, держа туфельку в обеих руках, упрямо продолжала говорить нараспев. Было заметно, как напряжены ее руки и плечи. Казалось, крошечная туфелька становится все тяжелее и тяжелее. На лбу у Химены выступила испарина.

Савл понял, что может случиться в следующее мгновение, и быстро шагнул к Химене. Подхватив ее под руку, он обнаружил, что кожа ее холодна. Взгляд Химены стал отсутствующим.

Заметив это, Лакшми вскричала:

— Что с ней?

— Ее дух отправился в странствие, — ответил Савл тихо и хрипловато. — Попробуй прикоснуться к ней кончиком пальца и перелить в нее свою силу, если можешь!

— Мы должны последовать за ее духом!

— Но как? — недоуменно спросил Савл.

Лакшми молчала, поэтому Савл сам прикоснулся к тыльной стороне ладони Химены кончиком указательного пальца и проговорил:

Я подкованный вполне

В деле медитации,

Ничего не стоит мне

Силы концентрация!

И как только я свою

Силу сконцентрирую,

Передам кому хочу

Я ее, родимую!

Химена снова оказалась в туманном царстве. Холодная серая дымка окружила ее со всех сторон. Туман противно холодил лицо. Ничего не было видно за густой серой пеленой. Холод забирался под одежду, под кожу, крался к самому сердцу.

Но от рук к груди Химены распространялось тепло. Опустив взгляд, она увидела, что сжатая в ее пальцах туфелька озарена розовым сиянием. Химена нахмурилась, гадая, каким образом такой маленький предмет мог вырабатывать такое тепло и почему вообще туфелька так нагрелась.

И тут Химена расслышала чью-то негромкую поступь, приглушенную густым туманом. Однако по мере приближения звука стало ясно, что шаги принадлежат какому-то огромному, тяжелому существу. Химена с тревогой вглядывалась в туман. Его завеса дрогнула, зашевелилась, и вскоре в плотной пелене образовалось нечто наподобие коридора.

А потом на фоне серой дымки возник темный, мрачный силуэт несуразного существа. На макушке его покачивались тонкие, похожие на стебельки, выросты, щелеобразная пасть с острыми, как у акулы, зубищами, была оскалена в злобной ухмылке, огромные выпученные глаза светились в полумраке. Страшилище передвигалось на тоненьких негнущихся ножках, которые заканчивались большими плоскими ступнями. Его передние конечности длиной равнялись туловищу и были увенчаны футовыми ладонями с длинными пальцами.

— Поди сюда, — прогудело чудище, — если решила помериться силами со мной, посостязаться в магии! Войди в меня, соединись со мной, стань частью меня, растворись во мне.

Химену озарило: она поняла, что перед ней — карикатурное воплощение любви и самых разрушительных проявлений желания. Та любовь, тот трепет, с которыми Лакшми относилась к туфельке — единственному, что связывало ее с пропавшими детьми, притянули чудище к этому предмету. Так продрогший нищий бродяга потянулся бы к едва тлеющему костру.

Бродяга, который жаждал бы пожрать огонь этого костра, забрать его тепло внутрь себя.

И еще Химена догадалась, что вторым, не менее мощным магнитом для чудовища явились ее любовь и тревога за внуков. Однако она понимала, какую силу такая любовь способна придать тем, кто хочет навредить предмету любви.

— Берегись, создание пустоты! — прокричала Химена, дабы на всякий случай честно предупредить чудовище, но оно продолжало надвигаться на нее, противно чмокая и воркуя и тем издевательски насмехаясь над поцелуями и бормотанием влюбленных. Холодные длинные лапы тянулись к Химене, к излучаемому ею теплу. Химена собралась с силами и с мрачной решимостью запела:

Меня коснуться не посмеешь —

Ведь я уверена вполне:

Любовь — не вздохи на скамейке

И не свиданья при луне.

За миллион не продается,

Ее не запугает враг,

Она пред силой не сдается,

Не отступает ни на шаг!

Любовь — не то, что называют

Порой любовью сгоряча,

Не то, что страсти распаляет

И учит нас рубить сплеча.

Не то любовь, что душу губит

И душит ревностью подчас.

Тот не убьет, кто свято любит,

Тот не покинет, не предаст!

Любовь не жжет, а тихо греет,

Любовь не ведает преград,

Она условностей сильнее,

Она превыше всех наград.

Любовь тебя согреет в стужу,

В горячке бьешься — охладит,

Утешит тех, кто горько тужит,

Собой от страха заслонит.

А ты, о монстр многоногий,

Любви не знавший никогда,

Изыди прочь с моей дороги,

Исчезни, скройся навсегда!

Напрасно холодом могильным

Тепло стремишься угасить:

Моя любовь крепка, всесильна,

Тебе ее не победить!

Ничто на свете не заставит

Обратно повернуть меня,

И мерзкий облик твой растает

В лучах любви моей огня!

Чтоб впредь не смел меня касаться,

Тебе я повелю взорваться!

Широкие ладони с длинными гибкими пальцами тянулись все ближе к Химене. Вот они коснулись ее щеки, и чудовище принялось вытягивать из Химены тепло. Холод пробирал ее до костей. Но вот чудище прикоснулось к маленькому шлепанцу... и попятилось назад. Его утробное воркование сменилось вскриками, ладонь той руки, которой он коснулся туфельки, обагрилась алым пятном ожога. Чудище принялось нянчить обожженную руку в здоровой, жалобно причитая, но что удивительно — ожог начал распространяться вверх, и вскоре уже вся передняя лапа чудища стала ярко-красной, а потом все страшилище раздулось и завертелось в подхватившей его воронке неведомо откуда взявшегося смерча. А когда грянул невероятной силы взрыв, Химену отшвырнуло назад, в холодный липкий туман, в черно-белую головоломку. Но затем ее кусочки обрели цвета, соединились между собой, и Химена расслышала противный хриплый клекот и громкий мужской голос: