– Понимаешь теперь, после этого письма, что за человек Рябушкин? Помнишь, ты недоумевал, почему я так к нему отношусь? Да, вот такой человек. Я к тому разговор завел, что шум обязательно будет. Рябушкину надо повыше забраться, тут они с Травниковым общий язык нашли, обеими руками в меня вцепятся. И момент подходящий выбрали.

– Почему подходящий?

Савватеев прикрыл глаза и вздохнул. Он словно решался – говорить дальше или нет.

– Потому, что наши взгляды с Воронихиным разошлись, и я его стал просто раздражать. Особенно после бюро с Козыриным.

О том, как прошло бюро, Андрей слышал. И отказывался верить тому, что слышал. Не хотел верить, что такое может быть. Но вспоминал ответ Воронихина на свой вопрос, который задавал первому во время поездки в совхоз, и убеждался – значит, правда.

– Так вот, – продолжал Савватеев. – Тебе уже пора решать, на какой стоять дороге. Сам решай, сам разбирайся. Время подходит. А продолжение обязательно будет… Эй, Нефедыч, заканчивай свой сенокос, домой надо!

Савватеев как в воду глядел. Продолжение началось в тот же вечер.

Андрей с Верой поливали грядки. Тетя Паша половину огорода, где всегда сажали картошку, нынче заняла под грядки. Никакие уговоры не помогали, у нее был один ответ:

– Вы не перечьте, картошку на пашне посадили. Я столько годов ждала, когда семья как семья будет, дождалась, и теперь не перечьте. Верочка вон забеременеет, ее же кормить надо, а там и мальцу то морковочки, то редьки, если простудится.

– Тетя Паша…

– А ты, Верочка, не красней, не красней, оно дело житейское и радостное! Как запищит, как застукотит ножками… Поливайте, не ленитесь.

И вот теперь каждый вечер Андрей с Верой по два часа отдавали огороду. И странное дело получалось. Андрей, все время проживший в деревне, тяготился, работал только по необходимости, а Вера вдруг вошла во вкус, поливала и полола с таким рвением, что ничуть не уступала тете Паше. С разлохматившимися волосами, с грязной полоской на щеке, в стареньком платье, босиком, она только поторапливала Андрея, который качал воду, и успевала все делать быстро, ловко, с неизвестно откуда взявшейся сноровкой. Глядя на нее, тетя Паша умильно улыбалась, а иной раз даже смахивала слезу.

Вера не думала и не предполагала, что после замужества так круто изменится ее жизнь. Дело было не только во внешних переменах. Раньше, что бы ни делала, она делала только для себя одной. И никого не занимало, как она живет. А сейчас стала нужной, необходимой для других, любимой. Ее глаза наполнялись новым, радостным светом, и она еще больше похорошела. Вера нашла то, что искала, – близких людей…

Закончив поливку, садились на чурки в углу огорода и ждали, когда тетя Паша позовет к ужину. В эти минуты ни о чем не говорили, сидели молча, обнявшись, смотрели в небо, где трепыхался и угасал алый закат.

– Андрюша! – окликнула вдруг с крыльца тетя Паша. – Тут гости к тебе пришли.

На крыльце стояли Рябушкин и Травников, стояли чуть смущенные, потому что в гости к нему еще никогда не приходили. Андрей пригласил в дом. В дверях замаячила тетя Паша, поманила его пальцем, зашептала:

– Андрюша, может, бутылочку достать. У меня там есть. Начальник ить твой как-никак.

– Не надо, обойдемся.

Прошли в комнату, сели вокруг стола. Некоторое время молчали все втроем. Первым заговорил Рябушкин:

– Ты извини нас, Андрюша, за вторжение – дело требует. Я напрямую. Сам понимаешь – дальше у нас так в редакции дело не пойдет. Если на корабле плохой капитан, корабль утонет. Пора капитана менять, чтобы не утонуть. Решили мы пойти в райком, рассказать. И про зажим критики, и про остальное. Пойдешь?

Андрей сразу все сообразил. Под левой коленкой у него вдруг мелко и часто стала вздрагивать какая-то жилка – первый признак, что он мог сорваться. Но на этот раз сдержался и даже нашел силы поводить гостей за нос.

– Значит, как я понимаю, Савватеева снимут. А кто на его место?

– Как кто? – даже вроде бы удивился Рябушкин. – Вот Владимир Семенович. Образование, стаж работы, опыт… Чем не редактор?

– Я хотел сказать, э-э-э, – потянул Травников.

Андрей перебил:

– А ты, Рябушкин, – замом?

Тот сначала смутился, но поправил очки и твердо ответил:

– Да.

– А меня куда денете?

– Ты, Андрюша, на мое место, заведующим отделом. Для твоих лет это сверххорошо.

Рябушкин с Травниковым напряженно ждали ответа.

– А почему бы меня замом не сделать? А? Парень я молодой, энергичный, голова светлая – я бы потянул. Как вы смотрите, Владимир Семенович?

– Так ведь, э-э-э, Андрей, у тебя нет высшего образования.

– Будет. Я уже документы в университет отослал, на заочное.

– Так… э-э-э…

– Не хотите, значит, замом сделать?

– Андрюша, хватит шутить.

– Я не шучу. Хочу быть замом.

– Мы подумаем, но это пока невозможно. Пойдешь с нами?

– Может, ответсекретарем, а?

– Вот это более приемлемо.

Больше всего Андрея удивляло то, что они ему почти верили. И тут догадался – они считают его желторотым птенчиком, который вертит головенкой из одной стороны в другую и пока еще ничего не понимает в этом сложном мире.

Он помолчал, медленно оглядел их и твердо, без усилия выговорил:

– Ошиблись вы, мужики, адресом. Я на вашу ерундовину не соглашусь. Боитесь вы Савватеева, который неизмеримо выше вас всех. И честнее. Он бы такой мелочовкой не стал заниматься.

– Подожди, Андрюша, не торопись, – сказал Рябушкин.

– Мне торопиться некуда, особенно с вами.

Видно было, что ни Рябушкин, ни Травников такого ответа не ожидали. Оба растерялись.

– Э-э-э, зря…

– Ты подумай, парень…

– До свиданья. Извините, меня жена ждет. Огород надо поливать.

Визитеры вышли. В окно Андрей видел, как они, удаляясь от дома, оживленно переговаривались.

В это время из летней кухни с дымящейся кастрюлей притащилась тетя Паша.

– А гости где? Вот те раз!

– Вот те два! – засмеялся Андрей, передразнивая ее голос. – Давайте ужинать…

Вечером, уже перед сном, Вера потихоньку зашептала ему на ухо:

– Андрюша, а зачем они приходили? Что-то неприятное, я же чувствую.

– Да просто так пришли.

– Не надо, Андрюша, я же чувствую.

Она не обманывала, она действительно чувствовала его, как самое себя. Знала – радостен он или только делает вид. Андрей не уставал удивляться ее способности понимать все то, что у него творится на душе. И он все рассказал Вере.