– Алло, Михаил! Это вы?

Алдошин звонков не ждал – во всяком случае, не от незнакомцев. От неожиданности он даже отодвинул от лица трубку мобильного телефона и поглядел на нее так, будто ожидал увидеть на экране лицо звонящего. Лица на мониторе, разумеется, не было. Да и номер высветился совсем незнакомый. Кто-нибудь из Москвы, из окружения Абвера – пронюхали, что приходил интересоваться своей квартиркой?

– Да, это я. Что вам угодно? Мы знакомы?

– Конечно, мы знакомы, Михаил! Правда, наше знакомство было не слишком продолжительным – но весьма полезным и, смею предполагать, конструктивным. Около месяца назад, восточное побережье Сахалина… Неожиданный визит гостя из Японии… Ну, вспомнили?

– О-о, тогда это господин Берг! Майкл Берг, верно? Здравствуйте!

– Здравствуйте. А вы помните, Михаил, что я оставил вам записку, в которой предсказал, что весьма скоро мы можем встретиться с вами в Польше?

– Да вы прямо волшебник, господин Берг! Однако, насколько я помню, в той записке шла речь о моей вероятной встрече с другим человеком, не с вами.

– Значит, со мной у вас нет желания увидеться, Михаил?

– Не кокетничайте, Берг! Лучше с вами, чем… Но я пока не в Польше, а в Минске, стою в нескольких шагах от автобуса, который отправляется туда.

– В Грюнвальд, на исторический фестиваль? Ну, тогда мы точно с вами увидимся! Я звоню из Варшавы, Михаил. И тоже через несколько минут отправляюсь на место исторического позора своих предков, – в трубке послышался сдержанный смешок. – Где вы предполагаете жить там? Надеюсь, не в палаточном городке?

– А где же еще можно поселиться за двести евро плюс визовая поддержка и страховка? Весьма романтично и… демократично, Майкл!

– О’кей, увидимся! Не будучи оригинальным, предлагаю встретиться у монумента Грюнвальда – у двух мечей! Тут ошибиться невозможно! В семнадцать ноль-ноль местного времени, о’кей?

Рассеянно поглядывая в промытые до невидимости окна огромного автобуса, мчащегося к границе с Польшей, Алдошин вполуха прислушивался к веселым горластым попутчикам. Все они были примерно одного возраста, тридцатник плюс-минус пару лет, почти все были украшены разнокалиберными бородками. Судя по говору, в автобусе ехали русские, белорусы, украинцы и прибалты. Мини-бар в хвосте автобуса брали, как говорится, «с боем»: так что пиво у бармена кончилось еще не доезжая до Гродно. Ничего крепче в баре не было, но путешественники, судя по всему, были искушенными и привычными к дорожным дефицитам. Несмотря на устрашающие надписи и предупреждения о штрафах за употребление алкоголя, то тут, то там что-то таинственно позвякивало, булькало, и даже мощный кондиционер не мог справиться с характерным хлебным духом домашних «припасов и заготовок».

Алдошину тоже предлагали пару раз «по граммульке», и отказываться он счел неудобным: предложения были вполне искренние и доброжелательные. Большинство туристов оказались представителями разных исторических клубов, от Бреста до Новосибирска. А когда Алдошин, знакомясь с веселыми попутчиками, упомянул Сахалин, автобус едва не взорвался от всеобщего интереса. И тут уж знакомиться к нему полезли все подряд, не исключая оставшегося не у дел бармена и свободного напарника водителя.

Одно было плохо: Алдошин никак не мог порадовать новообретенных приятелей своей принадлежностью к самому что ни есть заштатному историческому клубу. Однако легкое разочарование попутчиков тут же сменилось всеобщим энтузиазмом: нет на Сахалине исторического клуба? Ребята, обязательно поможем Мише! История, брат, дело живое!

Во всеобщем шуме и гаме и границу миновали как-то легко и без лишних формальностей. И белорусские, и польские стражи вовсю улыбались, лихо копировали на своих переносных сканерах предъявляемые паспорта и шлепали в них шенгенские визы – лишь нарочито-озабоченно качали головами, если под ноги им предательски выкатывались из-под сидений пустые бутылки с разноцветьем этикеток.

Сразу после поворота на Ольштынок открылось огромное поле, по всему периметру пестревшее палатками, огороженными стоянками для легковых машин, огромных грузовиков и фур. Попутчики Алдошина, галдя, высматривали в ярмарочной пестроте лагеря своих исторических клубов, наперебой приглашали сахалинца в гости, забивали в свои телефонные книжки номер его телефона.

Высадив «паломников», светло-сиреневый автобус с минскими номерами тут же величественно отплыл в сторону стоянки таких же объемистых пассажирских монстров, и Алдошин оказался в самом истоке стилизованной под старину ярмарки. С грубых, сколоченных из толстенных досок столов и прямо с земли здесь торговали всем, что могло и не могло понадобиться туристу. Кокетливые полячки в просторных, похожих на балахоны длинных платьях, торговали вразнос водой, пивом из старинных жбанов и небольших кадушек, какими-то флажками и деревянными поделками. Каждому покупателю тут же вручались десятки визитных карточек и указателей торговцев.

Тут и там прямо на траве жужжали большие и малые станки – и с ручным, и с электрическим приводом, на которых здешние ремесленники вовсю состязались между собой за кошельки слегка обалдевших от шума и толкотни ярмарки туристов. Тут вытачивались деревянные блюда и кружки, жезлы.

Соседний ряд глушил звоном и грохотом больших и маленьких молотков и наковален: кузнецы в кожаных фартуках вовсю творили детали доспехов, копии мечей, кинжалов…

Уже через десять минут беспрерывной толкотни и шума Алдошин почувствовал усталость. Его дергали со всех сторон, предлагали что-то купить, сфотографироваться в обнимку с истекающими потом под своими чудовищными доспехами рыцарями или столь же измученными «королевами» с подтекающим макияжем… Наконец Алдошин приметил то, что искал, – мальчишка продавал карту огромного поля с обозначениями всех примечательных и нужных мест. Карта была на польском языке, лишь отдельные места были «продублированы» на английском. С помощью этой карты и при подсказке местных полицейских, одетых для антуража в костюмы стражников с огромными алебардами, он без особого труда добрался до палаточного городка, а там, хоть и не сразу, и нашел свою палатку с поднятыми по случаю жары пологами.

Отдых в такой палатке представлялся делом весьма сомнительным – тот же шум и гам, удушливый спертый воздух. Десятка два солдатского образца кроватей наполовину пустовали, на других вовсю веселились и играли в карты шумные разноязычные компании. Возле каждой палатки стояли по две-три кабинки сине-белых биотуалетов, а очередь перед ними оптимизма, благодаря огромному количеству выпиваемого народом пива и воды, отнюдь не вселяла.

Едва Алдошин успел вытянуть ноги на своей койке, как к нему немедленно подошли два солдата-поляка в новенькой военной форме – совершенно недвусмысленно они предлагали купить форму старого образца. Стоила старая форма сущие копейки, и, чтобы отвязаться, Алдошин купил один комплект – совершенно не представляя, для чего эта форма ему, собственно, нужна.