Борис шел по Саратовскому перрону какие-то две минуты, а у него уже все затекло от напряжения. Вокруг сновали люди, много людей. Слишком много. Надо было следить за каждым, следить, чтоб за спиной никого не было. Проклятый «чертик» молчал, неужели он не чувствовал опасности? Столько людей…

Борис отошел к краю перрона, остановился. Мимо спешили озабоченные, не обращающие на него никакого внимания люди, а он стоял, провожал их взглядом и ждал.

Наконец, пассажиры поезда «Минводы — Саратов» исчезли вдали. Борис повесил на плечо грязную, непонятного цвета сумку, поправил такую же грязную шапочку и медленно двинулся по опустевшему перрону.

На площади перед вокзалом народу было немногим меньше. Борис с трудом преодолел желание спрятаться где-нибудь от непривычной толпы и пошел искать телефон. Нашел он его быстро, но тут возникла новая проблема. Последний раз Борис звонил по таксофону в далеких восьмидесятых, тогда все было по-другому. Таких аппаратов он еще не видел, а главное — совершенно непонятно было что нужно в них опускать. Не две же копейки!

Борис остановился у таксофонов, пытаясь подсмотреть за звонившими. Не смог, разозлился и решил спросить. Но подходившая к таксофону женщина, увидев перед собой серое бородатое лицо с воспаленными глазами, испуганно отпрянула, и Борис опять застыл.

— Документы! — вывел его из ступора властный голос.

Два милиционера стояли перед ним, поигрывая резиновыми дубинками, и нехорошо улыбались.

— Заснул? — повысил голос сержант. — Документы давай, бомжара!

Борис вытащил из внутреннего кармана полиэтиленовый пакет с документами, развернул и протянул помятый паспорт.

— Ишь ты! — ухмыльнулся сержант. — У него еще и паспорт есть. А регистрация?

Сержант открыл паспорт и начал его внимательно разглядывать, показывая всем своим видом, что паспорт Борису не поможет. Внезапно выражение лица изменилось, маска властителя судеб сползла, и на Бориса глянули самые обычные, даже сочувствующие глаза.

— Оттуда? — спросил сержант. Борис кивнул. — Давно? А сюда к кому?

— Только с поезда, — ответил Борис. — Семью ищу.

— Ясно… Ладно, держи документ.

— Подождите! — кивнул на таксофон Борис. — Вы не подскажите, как с него позвонить? Копеек же теперь нет.

Сержант недоуменно посмотрел на Бориса и вдруг улыбнулся.

— Ну ты даешь, какие на хрен копейки! Жетон туда нужно опускать. Подожди… — опустил руку в карман, вытащил странного вида кружок и протянул Борису. — На, держи. Удачи!

Борис взял жетон, благодарно кивнул и пошел к таксофону.

— Ты чего это, охренел? — удивился второй милиционер. — Бомжам жетоны раздаешь?

— Не бомж это, — задумчиво ответил сержант. — Из Грозного.… Говорят, скоро нас туда посылать начнут.

— А что, — ухмыльнулся второй, — рассказывают там неплохо загрузиться можно. Шмотки, золотишко…

— Дурак! Смотри, «загрузят» тебе… между глаз. Ладно, пошли.

Жетон с щелчком провалился в таксофон, и в трубке зазвучали длинные гудки.

Ирина заполнила очередную графу и посмотрела на часы. Еще час — и все, можно будет закрыть папки, сложить в стол все бумаги и забыть о работе до завтра. Надо еще в магазин зайти, купить макарон и хлеба. И не забыть Славику жвачку какую-нибудь, подешевле. Обещала. Все-таки контрольную написал.

Резко затрещал телефон, Ирина вздрогнула, но брать трубку не стала. И так целый день хватала телефон, так что Верка стала издевательски улыбаться. Пусть подавится: не сегодня так завтра все равно она дождется звонка.

— Ирина Николаевна, — как всегда немного испуганно протянула Инга. — Это вас.

Ирина взяла трубку, осторожно, словно горячую, поднесла к уху.

— Вика? Да, я. Что?! Когда?!

В резко наступившей тишине звенел в трубке Викин голос, Ирина оторопело смотрела перед собой, уголки губ подрагивали, а из глаз, размывая тушь, сползали долгожданные слезы.

— Слышу, Вика, слышу! — опомнилась Ирина. — Все нормально, не плачь! Заедете? Через полчаса? Хорошо, буду ждать.

Положила трубку, обвела всех затуманенным взглядом и четким голосом объявила:

— Боря приехал.

Время тянулось неимоверно медленно, словно сгущенка из банки.

Почему вдруг сгущенка? Никогда она ему не нравилась, это Славик ее любит.

Несколько раз из вокзала на площадь вырывались толпы народа, и таксисты наперебой бросались предлагать свои услуги. На Бориса они внимания не обращали. Начало садиться солнце, на площадь налетел по-зимнему холодный ветерок. Борис поежился, поднял воротник куртки и снова надел снятую было шапочку. Когда-то серая, вязаная шапка была теперь совершенно непонятного цвета, вся в пятнах. Сбоку красовалась прожженная дырка. Это, когда они пожар в общежитии тушили. Да, страшно тогда было!

Машин на площади постепенно становилось меньше, появились свободные места. Небо затянуло низкими тучами, стало еще темнее. Начал срываться снег, перестал, а потом повалил сильнее. Снег был непривычно белым и скоро закрыл грязный асфальт, словно маскхалатом.

Борис стоял у киоска и неотрывно следил за площадью. Машины приезжали, выпускали пассажиров с сумками, снова уезжали. Синей «девятки» не было.

От площади отъехал автобус, притормозил перед поворотом, и вдруг резко хлопнул выстрел. Борис еще не успел ничего понять, а ноги сами собой подогнулись, тело резко дернулось, и он очутился на асфальте. Рядом кто-то громко засмеялся. Борис секунду полежал, прислушиваясь к молчащему чертику. За поворотом, стреляя глушителем, медленно исчезал автобус.

Борис встал, не торопясь отряхнулся и как будто бы невзначай огляделся по сторонам. На него уже никто не смотрел, словно такое происходило постоянно: подумаешь, мужик решил лечь на асфальт — у каждого свои причуды. Неужели им даже неинтересно? А впрочем… Чего он хочет? Чтоб вся страна только и думала, что о событиях в далеком городе? Думал ли бы он, если такое случилось бы, например, здесь, в Саратове? А все-таки обидно. Борис вытащил из кармана купленную еще в Минводах пачку сигарет, закурил.

Это что еще такое?

Руки дрожали. Почему? Ведь все позади, через несколько минут подъедет синяя «девятка», откроется дверь, и в свете неоновых фонарей сверкнет черный водопад. Интересно, где она будет сидеть — спереди или сзади? Господи, какая чушь в голову лезет!

Что-то жжет… Борис поднял руку, удивленно уставился на догоравший окурок, погасил, сжав пальцы. Резкая боль, черный пепел на коже. Машинально сунул палец в рот и вздрогнул от прострелившего насквозь воспоминания.

Как же давно это было! Жара, тихая улочка у магазина «Букинист», сонное марево над раскаленным асфальтом. И расколовшееся вдруг небо, и пламя, сверкающее на льющихся по ветру черных волосах.