Одно признанное долгосрочное исследование влияния развода на семью, указанное в книге Джудит Валлерштейн «Второй шанс»[247] и в последовавших за ней книгах, получило кое-какие пугающие результаты.

Так, было обнаружено: проживание детьми развода сильно разнится с проживанием его взрослыми. Попросту неверно утверждать, что так как несчастный родитель, скорее всего, не очень успешный родитель, то любой фактор, делающий его счастливым, автоматически благоприятен для детей – теория «просачивающегося» богатства в функционировании семьи. Захватывающий любовный роман или многообещающая смена работы могут осчастливить взрослого и одновременно сделать его менее доступным как родителя. Нередко родители вынуждены выбирать между собственным счастьем и счастьем детей, и это факт жизни.

Детям необходима безусловная любовь, что для родителя означает жертвование своим счастьем ради блага ребенка, а ребенок будет задет или обижен любым родительским действием, расцененным как предательство.

И любовь, и привязанность между супругами во втором браке не обязательно распространяются на детей. До развода дети могли быть вполне довольны, даже если их родители были несчастны. Лишь один ребенок из десяти испытывал облегчение после развода родителей. Наряду с любовью к матери и отцу как к личностям дети нуждаются в функциях родителя как такового и в ощущении цельной семьи. Они чувствуют, что детство утеряно навсегда, что развод – это заплаченная ими цена за промахи родителей.

Наверное, самой тревожащей новостью данного исследования является феномен, названный Валлерштейн «эффектом спящего». В течение следующих десяти лет наблюдений дети, первоначально относительно спокойно пережившие развод, чьи родители сделали все правильно, по достижении двадцатилетнего возраста начали страдать серьезными проблемами, которые они сами связывали с родительским разводом. Это депрессия, анорексия, саморазрушительное поведение, принятие рискованных решений, трудности в сближении с другими и сложности с доверием. Молодые люди выражали сомнения в стабильности взаимоотношений и в собственной оценке людей, тревогу и ожидание предательства. Вообще «эффект спящего» был свойственен в основном девушкам, потому что юноши более предсказуемы: если они имеют все шансы попасть в неприятности, то проявляют это уже на ранней стадии взросления. Однако проблемы проживания развода в детстве вновь пробуждаются в каждом ребенке, когда он вступает в период взрослости, – кто-то просто думает о них, а кто-то вымещает.

Более трети молодых людей, участвовавших в исследовании Валлерштейн, выглядели заметно подавленными спустя десять лет после развода. Они двигались по жизни без всяких целей, ограничили свое образование и жаловались на ощущение безнадежности. Некоторые оставались дома, другие бесцельно переезжали. Многие бросали учебу в колледже после года или двух и занимались неквалифицированным трудом. Они явно были в числе неуспевающих. Авторы провели четкую связь между данным шаблоном и чувством покинутости отцом. Они считали, что девочки в раннем пубертате и мальчики в позднем подростковом возрасте переживали период, когда любовь и одобрение отца требовались острее всего. Если отец не откликался, они интернализировали недостаток его заботы: «Будь я лучше, он бы обратил на меня больше внимания». Еще один удивительный факт состоит в том, как много отцов рационализировали свой отказ от помощи в оплате колледжа или увеличения алиментов на ребенка.

И конечно, развод зачастую вскрывал в родителях худшее. В большинстве разводов, как правило, обнаруживался очевидный победитель и очевидный проигравший (помимо детей). Важной частью самоидентификации разводившихся родителей становилось стремление достичь позиции победившего, отчего обсуждение деталей соглашения о расторжении брака отличалось сложностью, ведь главной целью представлялась победа. Развод был просто продолжением той же борьбы, которая подпитывала его, – кризиса разочарования. Победа в бракоразводной войне превращалась в способ доказать миру и себе: «Смотрите, как успешно я справляюсь без него (нее)».

Обычно победителем является тот, кто уходит, или оказывается в лучшем финансовом положении, или первым снова вступает в брак, а тот, кого оставили, – проигравшим. Подобные упрощенные ярлыки – идеальные описания чувств пары, и на все взаимодействия партнеров в последующие годы может влиять стремление одержать верх. Но в действительности, если развод – соревнование, то проигрывают оба. «Выигравшие» мужчины обычно добиваются финансового успеха, но их отношения с детьми бывают испорчены. «Выигравшие» женщины финансово все равно отстают, а у их детей нет отца. И те, и другие в итоге увеличивают собственную предрасположенность к депрессии.

Делая развод состязанием, мы отказываем себе в возможности выполнить работу по гореванию, необходимую, чтобы отпустить нашу самую грандиозную мечту (жить счастливо и умереть в один день). Горевание подразумевает прохождение через известные стадии отрицания, торга, гнева и принятия потери. Принятие – достижение баланса в эмоциях по поводу утраченного человека, не окрашенных уже яростью или болью, но терпимых и объективных. Если мы не способны это сделать, то продолжаем проецировать свое несчастье на партнера, который даже не отвечает, поскольку отсутствует. Мы пребываем в депрессивном состоянии, будучи не в силах переварить свое горе. Собираясь разводиться, мы должны приложить максимум усилий с целью пройти весь путь – до отказа от выдумки, будто партнер повинен в нашем несчастье, к принятию печали о разрушенных надеждах, взятию на себя ответственности за собственную жизнь и собственные решения.

17

Дети и подростки

Дети, которых раньше считали невосприимчивыми к депрессии, по общему признанию на сегодняшний день, часто страдают этим заболеванием, хотя их симптомы порой неоднозначны. Многие новые синдромы, диагностируемые у младших поколений, – СДВГ, синдром Аспергера и другие умеренные расстройства аутистического спектра, – а также биполярное расстройство у детей, на мой взгляд, тесно переплетаются с депрессией, и определенные современные медикаменты, по-видимому, косвенно лечат депрессию. Как я уже упоминал ранее, теперь модно применять медикаменты, вместо того чтобы внимательно изучать пережитые ребенком события. Приведенные выше расстройства могут быть связаны со стрессом или травмой, стрессом, который испытывала мать во время беременности (при этом запускаются химические процессы, влияющие на внутриутробное развитие ребенка), или через взаимоотношения с родителями. Чем больше мы узнаем о развивающемся мозге, тем лучше понимаем, как пережитый опыт способен менять или повреждать головной мозг. За последние годы число случаев подросткового суицида опасно возросло. Иногда подростки делают свою депрессию болезненно очевидной через подавленное настроение, самодеструктивное поведение, анорексию, булимию или порезы на теле, маскируют ее под жесткий, бунтарский внешний вид.

Депрессия у обезьян

В случае с детьми мы можем видеть, какую роль и природа, и воспитание играют в механизме развития депрессии, как вовлекаются одновременно разум в качестве ментального аппарата и мозг в качестве органа разума. Прежде чем перейти к обсуждению человеческих детей, давайте скажем пару слов о детенышах обезьян. Наверное, многие еще помнят эксперименты Гарри Харлоу над макаками-резусами, проводившиеся в 1950–1960-х гг[248]. Он пытался понять, как обезьяны учатся быть обезьянами. Харлоу брал маленьких обезьян и предоставлял им выбор из двух суррогатных