что ему самому придется зарабатывать на жизнь и что мне тоже, может быть, предстоят лишения и трудности. Если бы я жила в роскоши, я была бы очень несчастна и чувствовала бы еще большую несправедливость.

Но мама и слушать не хотела об этом браке. Она считала это величайшей глупостью: Коллонтай ведь еще даже не закончил учебу.

— Все это хорошо, пока папа жив, — говорила мать. — Но если твой отец умрет, а у вас будет семь-восемь детей, как вы будете жить?

Я только пожимала плечами. Коллонтай будет хорошим инженером, и потом я буду сама работать.

— Воображаю, как ты будешь работать, — говорила моя мать. — Ты, которая не помогаешь мне и прислуге даже по хозяйству, ты даже свою собственную постель убираешь небрежно. Ты, которая, по примеру твоего отца, ходишь по дому и думаешь о чем-то другом.

Родители и слушать не хотели о моей «новой фантазии». И было время, когда Коллонтай запретили бывать в нашем доме. Это было большое оскорбление для моего самолюбивого брата, и я еще тверже решила стать его женой.

Отец пытался убедить меня, что Коллонтай для меня неподходящий муж:

— Он хороший мальчик, я не спорю, но что он ждет от жизни? Его цель стать инженером. Но ты посмотри, он, наверное, не читал даже твоего любимого Добролюбова. А ведь ты любишь разглагольствовать на высокие темы. О чем же вы будете говорить? У вас не будет духовной близости, и ты скоро к нему охладеешь.

При следующей же встрече с Коллонтай я дала ему много добрых советов. Я сунула ему в руку первый том Добролюбова. (Открыл ли он его когда-нибудь?..)

Родители упорствовали, но я решила не уступать.

— Если я не получу вашего согласия на этот брак, ну что же, я поступлю, как Елена из «Накануне» Тургенева.

Моя мать на это заметила:

— От тебя всего можно ожидать.

Но понемногу мама начала готовить солидное приданое. Никакой роскоши, вещи простые и ноские. Меня вопрос о приданом нисколько не интересовал. Но факт приданого был уже уступкой со стороны моих родителей. Теперь Владимиру позволили приходить почти ежедневно. Мы весело проводили вечера. Мы играли в разные игры, смеялись и веселились втроем — я, Владимир и моя подруга Лидия. Но вдруг неожиданное препятствие. Для бракосочетания потребовалось получить метрическое свидетельство. Но каково же было удивление родителей, когда в моем метрическом свидетельстве было указано, что крестился мальчик Александр. День и час — все было верно, но только это была не я, не девочка, а мальчик Удивление и полная растерянность. Я чуть не плакала и подозревала, не подстроила ли все это мама, чтобы помешать нашему браку. Но и родители были встревожены путаницей. Начались хлопоты, поездки в консисторию и вообще большая возня. Отец смеялся, особенно, когда он установил, что ошибка произошла потому, что крестивший меня священник раньше, чем заполнить метрическое свидетельство, хорошо позавтракал и выпил у нас в доме. Опросили восприемников, они дали свои показания, и в конце концов свидетельство было исправлено. Наконец, все бумаги были в порядке. Теперь я могла выйти замуж… Решили день свадьбы назначить в конце апреля.

Мама до самого последнего дня надеялась, что я в последний момент одумаюсь и свадьба расстроится. Моя мать на французском языке упрекала меня, что у меня неустойчивые чувства. Я не любила этих упреков, но по-французски они звучали мягче. Мама со всеми нами говорила по-французски для практики. Сама она владела языком в совершенстве. Я тогда думала, что никого я так не любила, как Володю. Все юноши, мои бальные кавалеры, были просто детские глупости.

У меня была канарейка, которую я очень любила. Канарейку звали Макс. Но у меня также была маленькая желтая собачка, без особой породы. Собачка почему-то терпеть не могла канарейки, а канарейка была ручная, и я ее выпустила летать по комнатам. Моя комната была небольшая, но светлая. Здесь я учила свои уроки, писала романы и повести и мечтала «о великих подвигах», которые совершу. Канарейка Макс любила сидеть на чернильнице, а желтая собачка садилась на стул и впивалась в нее глазами. В этот момент собачка была похожа на кошку, которая выслеживает свою жертву. Поэтому, выпуская канарейку полетать по комнатам, я всегда выгоняла собаку. Но в день свадьбы я, по-видимому, забыла о вражде, существовавшей между ними. И тогда это случилось. Макс летал по комнате, и почему-то ему вздумалось сесть на подушку и пощипать вышивку. Его лапки запутались в этой вышивке. Враг использовал это положение. Когда я неожиданно вошла в комнату, то увидела только, что на подушке лежало маленькое желтое неподвижное тельце канарейки. Я пришла в такой ужас, что стала кричать так, как кричат во время большой катастрофы. Мама прибежала в комнату взволнованная и испуганная.

— Боже мой, что случилось? Пожар, что ли? Я стала плакать, протягивая маме маленький желтый комочек.

— Бессовестная, подлая собака! Я ей этого никогда не прощу. Пожалуйста, бери себе эту собаку… Она мне больше не нужна.

Но мама стала бранить меня:

— Как тебе не стыдно! Ты кричала, точно ребенок, который ушибся. Из-за чего? Из-за какой-то канарейки в день своей свадьбы. Это твоя собственная вина. Я тебе всегда говорила: если ты не умеешь смотреть за животными, как же ты будешь ходить за своими собственными детьми?

— Какое мне дело до каких-то детей!

Но вот настало время надевать белое атласное платье с длинным шлейфом, как у королевы Маргариты Наваррской. Я стала переодеваться. И вдруг начала чихать. У меня начался самый настоящий насморк Что это будет за невеста с красным носом и притом чихающая? Пришлось обратиться к маме за помощью. Мама рассердилась и меня же выбранила.

— Ты, вероятно, наелась мороженого или простудилась, когда вздумала кататься верхом в такую холодную погоду. Зачем тебе и Коллонтай потребовалось вдвоем скакать на острова?

Мама предложила отложить свадьбу, но тут я запротестовала:

— Что решено, то решено.

На помощь мне пришла Женя. Она дала мне какое-то лекарство, намазала лицо кремом и попудрила нос. Женя соорудила мне сложную прическу и посадила на голову веночек из искусственных цветов вместе с длинной вуалью.

Мама в церковь не поехала. К счастью, во время венчания я не чихала, но зато, когда вернулись в теплую комнату после холодной церкви, насморк разыгрался всерьез. Моя мать заставила померить температуру и, убедившись, что у меня жар, категорически запретила мне танцевать и велела тотчас же лечь в постель. Коллонтай попробовал запротестовать:

— Ведь мы решили с первым утренним поездом