– Но полным-полно ваших уже служит в этерии и в войсках! Уже чуть ли не сто лет!

– Но еще ни разу русский князь не сдавал внаем свой меч.

– Когда предлагают такую цену, можно сдать не только меч… – проворчал старый ромей.

– Василевс так щедр к нам! – улыбнулась Эльга. – Но мы, как верные его друзья, не хотели бы допустить, чтобы враги ударили ему в спину в то время, как его и наши силы будут сосредоточены в Анатолии либо на Крите.

– О каких еще врагах ты говоришь? – настороженно прищурился Варда Фока.

– О хазарах. Что, если они нападут на Херсонес и Климаты, зная, что никто сейчас не может помешать им?

– По прежнему договору с твоим покойным мужем, я так помню, вы и должны были защищать наши северные владения.

– Мой сын желает пойти дальше. А именно, навсегда лишить каганат возможности угрожать кому-либо. И гораздо лучше нам заняться этим, чем посылать своих людей на Крит или в Анатолию. Мы ведь можем благодаря своему расположению и положению подвластных нам славиний, – Эльга взглянула на смолянина Краяна и черниговца Претибора, которые имели ближайшее отношение к этим делам, – напасть на каганат со стороны славянских земель, откуда он не ожидает. Если же в это время союзный грекам архонт Алании нападет со своей стороны, то каган не сумеет послать войско сразу в двух направлениях и неизбежно будет разбит. Таким образом, мой сын возьмет свою собственную добычу, не принуждая василевса награждать его людей, и к тому же окажет Романии немаловажную услугу: Таврия вновь целиком вернется под вашу власть. Разве это предложение не лучше того, что вы делаете нам?

– Ваша держава еще слишком молода для таких свершений! – сварливо отозвался Варда. – Сколько поколений твоих предков правило в вашем Киаве, как его?

– Там правил мой родной дядя, Олег, которого мы зовем Вещим.

– А держава ромеев насчитывает тысячу лет!

– Ну, что же? – Эльга слегка наклонила голову. – У вас тысяча лет уже позади. А у нас, я думаю, впереди.

«Отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его…»

– Держава наша молода, – продолжала Эльга, – но мой дядя и мой муж создавали, расширяли и укрепляли ее не для того, чтобы она, как служанка, трудилась для чужого блага. У нас есть своя польза и свои дела, которые мы ради нее готовы выполнить. Мы желаем союза с греками, а не печенегами. Мы предлагаем вам договор, несущий взаимную выгоду, но можем заключать его только на равных. Иначе мы нарушим приказ Олега Вещего, который начертан в наших сердцах и держится там так же прочно, как заветы святого Константина – на священном престоле Святой Софии.

– Лучше бы ты вспомнила своего мужа, а не дядю! – в негодовании закричал Варда и даже поднялся, опираясь на золоченый посох. – Я был там, когда он со своими разбойниками явился на фему Армениакон! Я отшвырнул его прочь, а потом пришел Иоанн и прогнал его к Босфору, под сифоны жидкого огня! И вы еще смеете желать равенства с нами! Все варвары глупы, жадны и самодовольны! И одного крещения бывает мало, чтобы вложить им ума!

Эльга встала, переменившись в лице. И подняла руку, приказывая оставаться на месте вскочившим мужчинам.

– Ты очень стар, василик, – сказала она дрожащим от ярости голосом. – Поэтому тебя никто не тронет. Но если ты надеешься добиться от нас уступок, оскорбляя память моего мужа, то передай синклиту, что он очень-очень ошибся в выборе посланца!

С этим она ушла, предоставив дружине проводить гостя.

И теперь, спустя много месяцев, за которые она обдумала все произошедшее, Эльге приходилось объяснить сыну:

– Беда в том, что греки не желают признавать нас за ровню. Они в своих глазах – владыки мира, повелители всех его сокровищ земных и небесных, а мы – разбойная ватага, которая не раз приходила грабить их окраины и даже порой Божьим попущением доходила до стен столицы. Им безразличны наши выгоды. Они хотят лишь использовать нас для защиты своих собственных выгод. А когда мы желаем действовать по своему разумению, они пытаются нам препятствовать, чтобы вынудить отдать свои мечи им на службу.

– Но ты же обещала! – напомнил Святослав. – Что если ты крестишься и станешь вроде как дочерью Костентина, то мы сможем говорить с ними как равные.

– Так будет, но, похоже, не сразу. Болгарам понадобилось три поколения…

– Болгарам понадобился Симеон и хороший поход под Царьград! – Святослав встал. – Вещий был прав. И отец был прав – с ними можно разговаривать, только стоя с войском под стенами! По-вашему, по-женски, от них ничего не добьешься! Но я-то не женщина! Я с ними поговорю так, чтобы они поняли. Придется им понять!

По его лицу Эльга видела: он сказал так не просто в сердцах, а задумал нечто вполне определенное.

– Что ты хочешь сделать?

– Пощупать брюхо василевсу. Сходить на Таврию. Пока он там со своими сарацинами любится, мы ему напомним: рано он расслабился и решил, что коли тебя там в лоханку макнули, мой меч от этого заржавел! Я им не отрок, чтобы на посылках бегать. Я их заставлю меня уважать! На подарок мне царь поскупился – я сам себе возьму, что понравится. Хотите ехать домой – собирайтесь, – добавил он. – Заодно посмотрим, как народ, а то я всю большую дружину возьму. Или хочешь здесь пока пересидеть?

– Ты чего еще придумал! – Эльга тоже встала. – Чтобы я от своих же людей в Вышгороде хоронилась? Я поеду в Киев! Кто же там останется за тебя?

Его жену Эльга даже не брала в расчет. И не будь Прияна в родильной лихорадке – незачем проверять, какая правительница из молодой княгини, когда прежняя еще в силах.

Святослав кивнул и пошел к двери. На полпути обернулся:

– Вот еще что. Ты идола своего, – он показал на Доброго Пастыря в дальнем углу, – здесь оставь. Ничего ему не сделается, Соломка приглядит. Толку от вашего крещения – с песий хрен, а стыда и беды не оберешься! И если моя удача со мной – чтобы я про греческого бога у меня в Киеве больше не слышал.

Он вышел. Эльга посмотрела на Доброго Пастыря.

Святослав рассуждал как все те язычники, которые желают, чтобы после крещения на них сразу свалились с неба все благодеяния и царские одежды в придачу. Но дело-то не в этом. Не в том, чтобы получить от Бога счастье в земной жизни, а в том, чтобы научиться из несчастья ткать золотую и багряную одежду для своей души. Эльга стала христианкой, чтобы вынудить греков видеть в русах людей и союзников, равных им. И даже если это не сделается за один день, один год, пусть даже на это потребуются труды поколений и лишь ее внуки, как внуки Симеона-царя, будут признаны достойными – надо же с чего-то начинать. Первый венец сруба под землей остается, но без него и конек не поднимется.

Но Святослав был другим. Подобно предкам, он знал: победу у судьбы вырывают силой и отвагой.

Вскоре снаружи послышался ураганный рев сотни голосов. Это дружине объявили поход: идем на Таврию. Несся торжествующий гул рога, крики: «Слава князю нашему!»